Моему счастью в августе будет ровно три,
Она посапывает и смеётся во сне. Смотри!
Она пихается руками и ногами вовсю,
Но без этих толканий по ночам я уже не сплю.
А когда открывает глаза, вопросы рекой бегут:
Почему, отчего, где, там или тут?
Она говорит без конца про салют, про радугу,
Потом подходит, тихонько берёт меня за руку,
Целует в щёку, а сама хохочет,
И мне этот смех её дорого очень.
Пять минут тишины и снова вопросы.
Над водой стая чаек, и замерли стрекозы.
Она хочет знать, где начинается ветер?
А я знаю много, но на этот не могу ответить.
Когда закончится опасность и наступит мир?
А что я могу сказать ей, нам не терпится и самим,
Но мы просто ждём в тесноте квартир,
А где-то там, и не только там настоящий тир.
Она делает вид, что всё поняла,
Но у неё появились другие дела,
Она берёт планшет и садится за стол,
И я выбираю меньшее из двух зол.
Потом она вырастет, уйдёт утром с подругами,
Расскажет, как влюблена… но словами грубыми,
Оставит в своей рыжей кружке чай недопитый,
И провисит на телефоне целый час битый.
На тротуаре посыпают снег реагентом,
А мы спешим, заплетаем ей в волосы ленты.
Очень скоро она привыкнет сама одеваться.
Институт. Работа. Съедет от нас лет в двадцать.
А сейчас нам нужно с ней до смешного мало:
Её волосы вихрем и кубарем одеяло.
Что это комедия или вечная драма?
Потом, всё потом. Она зовёт меня: «Мама!»
|
