Я дома, что на берегу.
В стекло вгрызается пространство.
Смотрю в припудренную мглу -
Зима - разбуженным Голландцем -
по улице, по хрусталю
скользит…
под видом - оборванца.
Снег – эксклюзивом, поминай.
Шитье узорное на пяльцах.
Дождь из Европы – чужестранцем,
торопит публику в трамвай.
Над остановкой у Ворот
фонарь, как след протуберанца.
Неделя, две и старый год
сойдет у запредельных станций.
В снегах, в дождях мой город – сон.
Гранит, начищенный до глянца.
Высотки и жемчужный звон -
подсветки, с пятнами багрянца.
Медь, камень - статуй, блеск дворцов,
рожденных для балов и танцев.
А белый хоровод колонн
опять к пруду бежит купаться.
Бульвара подберу Кольцо…
Напьюсь его, как пьют витрины,
напьюсь, как пьют, взахлеб, лицо
у Незнакомок на картинах.
Как пьют лекарство от сумы,
от грусти, злобы, от коварства,
от безнадежности и пьянства…
Как пьют лекарство от Луны.
От колдовства и мертвецов -
с ножами к горлу - из субстанций…
где нет ни неба, ни творцов…
* * *
Черкну фальшь спичкой в полутьме,
дрова фальшивого камина
зарделись… Голос муэдзина
звучиииит в кромешной тишине.
Рассвет болезненным свинцом
над чашей крыш и перекрытий.
Фронтонов гипсовые клики.
В них стрелки городских часов…
меняют время - на улики.
|
