Светлане Астриковой за вдохновение поклон…
Ах, дерзкий вызов вызовет ответ,
а на грехи сегодня епитимья,
под спуд веков моё исчезнет имя,
как утренняя влага на листве.
Бросатель роз, на Вас не посмотрю! –
я ласточек считаю над балконом
и прячу плеч озноб под балахоном,
и поминаю озеро Фаюм.
Мы смертны н′асквозь,
знаю… будь, что будет,
минуют праздники,
их след догонят будни,
и виноград протянет солнцу гроздь...
нам на двоих проснуться привелось,
и этот миг вовеки неостуден.
А голубей не любит нынче люд,
ни хлеба, ни зерна не подают.
Но, что же Вы теперь опять молчите?
Какой печали-радости сдались,
наш соловей – садовый вокалист,
так пел под утро среди роз невиден…
а я читала старые стихи,
и ваши, и не ваши – всё едино,
во всех наш отразился поединок,
прохлада мяты с горечами хин.
Я буду жить в дыханье ваших песен,
неявной, неизбывной, неизвестной.
а Вы меня порой не берегли,
я о печалях поминала часто,
дожди разлук в окно моё стучатся,
и я вздыхаю с ними визави…
Да, я из тех, что гибнут от любви
и не поют о счастье с нелюбимым,
когда цветут левкои и люпины,
или метель признанья холодит.
За то навек наказаны и кляты,
да Бог простит, в раю не бюрократы.
Запретного дыхания ликбез,
в ладонях мандарина половинка,
на безымянном яркая кровинка –
от хрусталя разбитого порез.
То было сердце – вдребезги разбито,
я знаю, безнадежно собирать,
об этом помнит синяя тетрадь
и прошлое, что мною пережито.
Ему я благодарна, и довольно…
ушедшему мне нечего подать,
застыла там весенняя вода,
и от разлук ни капельки не больно.
К чему же врать? – я сердцем не солгу,
оставлю там ромашек безыскусность,
нельзя вернуться в ветреную юность
к венкам из незабудок на лугу.
Я только чувству новому верна,
умрёт со мной, когда меня не станет,
и книгу с чуть затёртыми листами
перелистают пришлые ветра.
У Северного много не прошу –
пусть выстудит и пламя, и желанья,
и всех февральских, лютых, завыванье,
и вьюг докучливых неугомонный шум…
а Вы возьмите в руки укулеле,
мой миннезингер, певший мне в ночи,
и там, где выпь ночная прокричит,
из леса вновь появятся олени.
Да, я не ангел, разве – Маргарита,
отыграно и отдано открыто.
Моих театров камерных аншлаг
не сохранит автографов в афишах,
но по весне сады украсят вишни
и слов моих неслышный лёгкий шаг.
Быть Музой утомительно, но что ж,
жизнь вообще порою утомляет.
Смотрите, милый, ангелы летают!
и так один на нашего похож.
