Лет триста минуло с тех пор,
Как и тогда вода сбегала
С этих прекрасных, дивных гор,
В долину, и ее спасала.
Там возвышался минарет…
Отузкая мечеть гласила,-
«Кроме Аллаха – Бога нет!»
И вера птицей здесь парила.
Рядом, ну где-то в двух шагах,
Орех стоит, кроны раскинув,
Веками смотрит на овраг,
Свои года, как листья скинув.
Вновь вспоминает Курд-Тадэ -
Хаджу, что в сакле жил когда-то.
Знали о нем тогда везде,
Аллаха чтил законы свято.
Он правду говорил в глаза,
Ложью уста не оскверняя,
К нему людей росла стезя,
Он принимал всех утешая.
В беде советом помогал,
Горе делил, дая надежду
Свой хлеб последний отдавал,
Казалось, будет все, как прежде.
В бедности проживал года,
Но случай дал ему богатство,
В Мекку он смог пойти тогда,
Богатые не облачав убранства.
Страданье видел на пути,
Люди от жажды погибали,
Не было сил у них дойти,
Уста о помощи взывали.
Тогда решенье и пришло –
Вырыть фонтаны по дороге…
Богатство все на них ушло,
А вместе с ним и все тревоги.
От этих дел он молодел,
Словно Пророк к нему коснулся,
Домой, как юноша летел,
В руках народных он очнулся.
Ходжи встречали горячо,
С благоговеньем обнимая,
Подставив старику плечо
И долгих лет ему желая.
В молитвах дни лились рекой,
Вершил намаз он с минарета,
Как будто бог своей рукой
Благословил его на это.
Сказать закончил жизнь нельзя,
Когда живой и сердце бьется,
Когда ведет тебя стезя
К любви, что с жаром отзовется.
Как ни был стар наш Курд-Тадэ,
Он радостно ей улыбался,
Глядя на юную Раймэ,
К ней, будто к раю прикасался.
В тот миг, как падала фата
И жгучие глаза сияя
Сердце прожгли его дотла,
Тенью греховной накрывая.
Забыл он старую Гульсун,
Верную спутницу и друга,
В юных объятьях он тонул,
В порок попав земного круга.
Раймэ ласкаясь к старику,
Слова шептала страстно, нежно,
К ней припадал, как к роднику,
Уснув в объятьях безмятежно.
Хаджи в молитвах проводил
Все те минуты, что в разлуке,
Пророка в них благодарил,
Страдая от любовной муки.
Время без жалости бежит,
Следы на теле оставляя,
Сердце его в груди кричит,
От старости своей страдая.
Стала меняться и Раймэ….
Нет. Нет! Она все хорошела,
В глазах страданье, а в лице
Лишь боль, что скрыть она хотела.
«Раймэ! Что милая с тобой?
Что, словно тень, за мною ходишь?»-
Внутри сомнений гулкий рой,-
«Меня молчаньем с ума сводишь».
Хаджи спросить ее не смог,
Лишь с нею рядышком страдая,
Мечети оббивал порог,
Страх свой в молитвах, забывая.
А ночью спящий Курд-Таде,
Сквозь сон услышал чьи-то речи,
Проснувшись, понял – быть беде
И поискал глазами свечи.
А ветер нес ему слова,-
«Вернись любимый мой, желанный».
Вдруг закружилась голова,-
«Вернись ко мне мой ненаглядный.
Старик немного проживет,
Меня женой назвать ты сможешь,
Вот- вот он навсегда уйдет…
Отъезд свой может, ты отложишь.
Терпенье. Буду я твоей!
Твоей Раймэ, лучистой, нежной.
Сможешь назвать женой своей,
Согрев улыбкой безмятежной».
Хаджи вскочил. «А, где Раймэ?»
Сердце от боли изнывало…
Он на порог, она во мгле
Колени, сжав, в тоске рыдала.
«Что я наделал? Я слепец!
Грехом любви был ослепленный!
Я поступил с ней, как подлец!»
Стоял он правдою пронзенный.
Светало. Тихо он ушел.
К Папас-тепэ его дорога,
К старому храму он пошел,
Пристанища ища у бога.
Шел быстро, словно убегал,
От лжи, что рядом с ним стояла,
Она его, словно туман,
Душу от бога отдаляла.
К вершине он дошел горы,
Припал к земле скорей губами
И так, лежал до той поры,
Как дух заговорил словами.
Хаджи прощение просил,
Вручая жизнь свою Аллаху,
Молился он, что было сил,
Вручая жизнь свою без страха.
Открылись тот час небеса,
Муэдзин пел молитву в третье,
С тех пор вершатся чудеса
Да только здесь на этом свете.
Женщины, девушки идут,
К святой могиле умоляя,
Чтоб им помог любовь вернуть,
Так же, как он, тогда, страдая.
|
