Дым из трубы пожиже, небо чуть-чуть прозрачней. Встретимся мы в Париже. Встретимся. И заплачем.
Можно пойти направо. Можно пойти налево. Это пока что право, белая королева.
Но под сплошное "ум-ца- дри-ца" попробуй ловко нашпиговать безумца истиною-перловкой.
Этим - другие перлы, каша таким - другая. Ночь истекает спермой, день золотой ругая.
Ночь истекает сутью, криком и жутким жестом, и ядовитой ртутью, и человечьим тестом.
Держится за ограду, смотрит безумным взглядом, просит воды и яду ночь где-то возле, рядом.
Значит! А что оно значит - это клеймо позора? Воет оно и плачет с той стороны забора.
Боже, свихнувшийся, страшный, бездна, бездонный Боже, и госпитальные брашна гложущий с ними тоже,
пусть над Парижем нежный зимний кошмар струится, пусть теплотою снежной светятся эти лица,
пусть эта глупая вера - жуткая их корона во времена Робеспьера и времена Бурбона
светит со дна вселенной - это сплошное горе, белая эта пена Божьего, Боже, моря.
|