Июль. Арбат. Ряды картин. Народу – лом, как на вокзал. Среди художников один С прохожих шаржи рисовал. Он был высокий и седой, И разноцветные мелки Натренированной рукой Мелькали быстры и легки, Последний штрих внося в портрет, И в мыслях вертится другой, Когда мадам преклонных лет Увидел он перед собой. «Привет, ты здесь, ещё живой, А я уж думала, одна Хожу по тверди я земной Из нашего Восьмого-А!» «Как видишь, нет. Садись. Я рад, Что мир так тесен. Я начну, - Взял карандаш, - а ты - рассказывай!» «Ну-у, институт… Потом работа там и сям, Детей и внуков полный дом, Такое было – знаешь сам, Теперь поверится с трудом. Сейчас одна… А ты-то как? Картины, выставки, успех?» «Да, полно. Тоже как-то так, Не лучше и не хуже всех». «Ну, ладно, что там у тебя? Совсем в работу ты ушёл, Картон старательно скребя Одним простым карандашом!» Светился любопытством взгляд… «Послушай, это же не шарж! Такой была я пятьдесят, Если не больше, лет назад. Гляди-ка память у тебя… Неужто помнишь всё? Скажи…» «Да, нет конечно. Просто я… Я рисовал тебя. Всю жизнь…» Она отпрянула назад Сквозь лет туманный полумрак На тридцать, сорок, пятьдесят… Где всё могло бы быть не так! * * * Уж ночь! Оставленный мольберт Залит фонарной желтизной, И будто щурится на свет Анфас девчонки озорной.
|