Однажды вечером, а может даже ночью,
Или под утро, и такое было.
Шла Стрекоза домой, и путь забыла,
Что с неё нередко приключалось, впрочем.
И ей навстречу, кто б вы думали? – Конечно,
Попался Муравей, одетый безупречно.
Он был с портфелем, в кепке и очках.
Она была в лосинах и сорочке.
Он ей сказал: - куда ты шлялась ночью?
Она в ответ: - держи себя в руках!
Зачем кричать, зачем сердится, милый.
Я вся твоя, до кончика крыла.
А что к подруге в гости заходила,
Так – то соскучилась, ну и пьяна была.
- Пока ты где-то раздвигала ноги,
Средь гениев нечистой красоты.
Я ночь не сплю, обзваниваю морги,
Пожарников, больницы и менты.
И Стрекоза, заламывая руки,
Навзрыд рыдая и с мольбой в лице,
Сказала, что конечно понимает,
И видит в нём заботу как в отце.
Но как же можно жить одной работой?
И надо бы подумать о душе.
Но, впрочем, очень тронута заботой
И расплылась в улыбке до ушей…
Ну, муравей обмяк, вздохнул, и сдулся.
Очки поправил, галстук подтянул,
Скукожился, ссутулился, согнулся.
И отошёл. И в сторону шагнул.
Морали нет. Морали здесь не место.
А от судьбы, пожалуй, не уйдёшь:
Родился ползать – будешь ползать честно.
Летать родился – скоро пропадёшь.
