Однажды вечером, а может даже ночью, Или под утро, и такое было. Шла Стрекоза домой, и путь забыла, Что с неё нередко приключалось, впрочем.
И ей навстречу, кто б вы думали? – Конечно, Попался Муравей, одетый безупречно. Он был с портфелем, в кепке и очках. Она была в лосинах и сорочке. Он ей сказал: - куда ты шлялась ночью? Она в ответ: - держи себя в руках! Зачем кричать, зачем сердится, милый. Я вся твоя, до кончика крыла. А что к подруге в гости заходила, Так – то соскучилась, ну и пьяна была. - Пока ты где-то раздвигала ноги, Средь гениев нечистой красоты. Я ночь не сплю, обзваниваю морги, Пожарников, больницы и менты.
И Стрекоза, заламывая руки, Навзрыд рыдая и с мольбой в лице, Сказала, что конечно понимает, И видит в нём заботу как в отце. Но как же можно жить одной работой? И надо бы подумать о душе. Но, впрочем, очень тронута заботой И расплылась в улыбке до ушей… Ну, муравей обмяк, вздохнул, и сдулся. Очки поправил, галстук подтянул, Скукожился, ссутулился, согнулся. И отошёл. И в сторону шагнул.
Морали нет. Морали здесь не место. А от судьбы, пожалуй, не уйдёшь: Родился ползать – будешь ползать честно. Летать родился – скоро пропадёшь.
|