Один писатель сказал: после Аушвица невозможна литература. Трудно не согласиться. Зато возможна еще клоунада. И вполне доступна поэтам.
Кульбиты, разинутый рот, обведенный белою пеной. Истерический голосок, раздутая форма без лишнего содержания. Колесом походить, нос задрать,
перед публикой скорчить гримасу знаменитого мастера, доки-оратора, облапошить ее и себя, напустить в каждой строчке тумана, откланяться – и за кулисы.
Ибо лагерный пепел воспеть невозможно, воздать за содеянное слабым словом нереально, а существовать в позе страуса только и приятно
на залитом светом манеже в течение краткой репризы.
08.01.2019
|