Ах, Данте, Талия твоя Сквозь толстый наст веков пробилась И, странный замысел тая, Ко мне осенним днём явилась. Вдруг стал зловещим ясный взор. Она коварно улыбнулась, Бледнея и смотря в упор, И Мельпоменой обернулась…
Пустырь, бурьяном обрамлённый. Глухонемая полночь. Свет Течёт луны самовлюблённой. (Или луны там больше нет, А только каменный скелет Привычкой спит необновлённой?) Высь, пустотою многотонной Нависшая, почти без сил От дружбы с вечностью бессонной, Дивясь, чтО их союз взрастил, Глазами хладными светил Обломок зрит плиты бетонной. А тот, уверясь, что забвенье Превыше прочих благ и нужд, Познав всю глубь уединенья, Сей ночью сценой стал, хоть чужд Ролям подобным. Впрочем, чувств Его не тронуло волненье… Вокруг же – боги всех народов: От малочисленных племён До сверхдержав, чей свет восходов Погас под толщею времён. Иных – не вспомнить и имён. Неумолимы Леты воды. Сегодня здесь они, хоть странно Их видеть вместе сразу всех. (И в этой повести туманной Искать не надо праздный смех. В наш век от зрелищ и потех Бедою веет многогранной.) ------------------- Но вот со взором безразличным У сцены некто вдруг возник. Казался несколько комичным Его угрюмый, жуткий лик. И было видно, что привык Пришелец сей к речам публичным. Без всякой тени беспокойства Шагнул на сцену и хотел Он позой выказать геройство, Но тут одуматься успел… Замечу, вид его имел Одно загадочное свойство. Вблизи – бездушно-пошл, уродлив, Вдали – то грозен, то красив. То станет приторно угодлив, То вдруг до глупости спесив, То мил, как друг, что, расспросив Про вашу грусть, вздыхает подле… Одет был этот гость незваный В нелепый серый балахон, Настолько старый весь и рваный, Что дивно, как держался он, Но вышит златом, и притом Всех самоцветов блеск стеклянный Слепил глаза, и тем скрывалась От взора ветхость. Голова Короной грубой увенчалась, Что желтой виделась сперва, Потом зелёной, как трава, Но всё бумажной оставалась… «Приветствую вас, привиденья! Сей ночью тошно даже мне. Спою-ка я одно творенье. – Сказал он в полной тишине – Три ноты… Хватит нам вполне… Великое произведенье!» Персоны этой появленье Слегка смутило сонм божеств, И что-то вроде удивленья Возжёг певца небрежный жест. Часть зрителей привстала с мест, Прервать желая выступленье. Венера, вкус его ругая, Молчанье мрачное прервав, Воскликнула: «Ну, что за гаер?! Какой циничный, грубый нрав! И, Красоту саму поправ, Он что-то слушать предлагает?!» - «К чему нам строгости, красотка? Прими подарки и уймись. Вот злато, вот конфет коробка. Сиди на месте, да не злись». - «Безумец! Сам угомонись!» Но гнев звучал уж полукротко… Тут Лада молвила с укором Не злым, но горьким: «Не впускай Отраву в сердце. В разговоры Ты с ним, Венера, не вступай. Опаснее драконьих стай Его насмешливые споры». - «Давно, суровая славянка, Пытаюсь я войти в твой дом. Посмотрим, сладишь ли, гражданка, С мужскою дурью и вином, Когда весь мир пойдёт вверх дном В устроенную мною пьянку». Богиня Лада непреклонна. Но вызов брошен… А наглец Стал снова петь бесцеремонно Под звяканье своих колец О том, каков он удалец, И как славна его корона. - «Поёт прескверно! И не стыдно? – Аматэрасу изрекла – В короне сей как не обидно? Чем так бумага привлекла? (Была б, ну, хоть уж из стекла…) На ней ведь знак? Мне плохо видно». Атон взглянул с усмешкой хитрой: - «Там буква «S» да две черты. Бумаги сей бедна палитра. Но ею склеивают рты, И даже вот таким как ты… И… можно ноты гнать с пюпитра…» Поодаль бог с лицом уставшим В одеждах светлых и простых, Любуясь листиком, упавшим Откуда-то с ветвей густых И ветром принесённым, тих С тоской внимал словам звучавшим. Пред ним сидели полукругом И все его ученики. То звали господом, то другом, Касаясь с трепетом руки, То вдруг смиренью вопреки Горели злобой, как недугом. Бог говорил – они стихали, Но, возбуждаясь, в тот же час, Хвалою небо колыхали. И всё ж, впадая в сей экстаз, На самом деле божий глас, Увы, почти и не слыхали. А те, что мудрости внимали, Не тратя зря речей своих, Душой покоя тайну знали, И о хороших, и плохих, И о родных, и о чужих С единым чувством вспоминали. На сцене ж песня так гудела, Что и мудрец-анахорет Решил вмешаться в это дело: - «Проклятый дьявол Бафомет, Стыда в тебе ни капли нет! Но есть же наглости пределы! И без тебя здесь много сброда!..» Вицлипуцли тут гневно встал – Бог истреблённого народа. Конфликт внезапный нарастал. Но каждый с сердцем совладал, Смирясь под ясным взором Рода. Виновник же того раздора, Происходящим ободрён, Желал бы продолженья ссоры, Но, так как гнев был усмирён, Остался удовлетворён И тем. (В запасе много вздора.) На несдержавшегося старца С единоверцами его Взглянул сей мастер злого фарса, Воскликнул сладостно-светло, Но, сам не зная для чего, Похожим сделался на Марса: - «Салют, библейские вы хиппи! А я уж вас искать хотел. В страстях при всяком вашем всхлипе Сгорало много душ… и тел… Ах, как мой взор тогда блестел! Как слух купался в вашем хрипе!» И вновь поток негодований, Высоких фраз и злых острот, Угроз и к совести воззваний. И хитрый бес, скривляя рот, Плясал уж сам с собой фокстрот. Меж тем, лишаясь оснований, Вся речь сводилась к брани грубой, К тому ж, накалу вопреки, Сбивалась, делалась беззубой. Начавшись с лавовой реки, Она легла, как угольки, Дымящейся словесной грудой. - «О, Род, хоть ты бы вразумил их! Несносно слышать! Экий бред! – Сердился Один – Этих «милых» Бои не тихнут сотни лет». - «От Бафомета ВСЕМ нам вред». – Ответил Род. «Вредить он в силах – Добавил тут пророк востока. – Шайтана этого следы Заметить всюду может око. Где ступит он, там жди беды. Горьки трудов его плоды, Веселье подло и жестоко». - «Шайтаном звать меня изволишь? – Задорно крикнул Бафомет – Сражайся! Что ж себя неволишь?! Предлогов – уйма! А примет – Не счесть! Отыщем сто комет! Желанье надобно всего лишь,,,» - «Готов капкан и для пророка… Теперь уж точно не заснуть! – Промолвил Один. – Вот морока! Неужто беса не спихнуть?!» Но … только и сумел вздохнуть, Боясь попасться в сеть пороков. - «Эх, Один, - Род сказал негромко – Не так-то просто ложь разбить. Вольётся в песню правды тонко, Чтоб в ней окрепнуть, сил добыть, А после и самой трубить В свои рога предивно звонко. К примеру, в ранг благодеянья Братоубийство возвести Кому-то вздумалось. В сознанье Толпы упав, начнёт расти Сорняк … Легко изобрести Ему красивое названье …» - «Назвать заумно и красиво Порок – известный ловкий трюк. – Признал приблизившийся Шива – Сей фокус наш «старинный друг» Усвоил, хоть не чтит наук, Черня их блеском од фальшивых… Но, вижу, не на Бафомета Ты взор тревожный устремил …» - «Да, Шива, - Род сказал – мне это Знакомо … Он всегда чинил Такие козни и сменил Наряд лишь. Не найду ответа Я на другой вопрос. Взгляните На куст со странною листвой. Он, словно сажей на граните Начертан с жёсткой простотой. Но кто сокрыт листвою той? КОГО в тени куста вы зрите?» Все стали всматриваться. Тщетно. Примолк в раздумьях даже чёрт: - «Он что, всю ночь так незаметно Стоял, недвижим, словно мёртв? А взор-то вдаль, как нож упёрт. Ишь, мистер Икс! Агент секретный! Явился в строгой круглой маске (Одежды цвет не разобрать, В природе нет подобной краски) И ждёт … Чего тут можно ждать? Ну! Я уж начал рассуждать С богами вместе! Вот так сказки! А, впрочем, так ли монолитна Вся эта гордая семья? Иль суть моя столь самобытна? Имел поклонников и я … И личность новая сия Мне, как и всем здесь, любопытна.» Так Бафомета размышленья, Храбрясь с усилием, вились В попытках выбрать направленье, Но в ком в итоге собрались И страху смутному сдались, Сливаясь с общим настроеньем … Но что ж таилось в незнакомце, Внушая страх самим богам? Ни тьмы ночной, ни света солнца В нём не было. К его ногам Не падал жрец. К святым брегам Паломник не носил червонцы. Нашлись в рядах божеств и духов И те, кто к гостю приступал С расспросами. Любезно, сухо – Кто как умел. Но гость мечтал О чём-то, молча, словно спал Иль внять не мог, лишённый слуха. Луна тем временем сместилась, Стожары блёкли, меркнул ковш. Молчанье тяжкое сгустилось. Застыл покой, с предгрозьем схож. И тут ко всем сама Мокошь Со словом-речью обратилась: - «Не вечно этой ночи длиться. Спадёт с людей свинцовый сон. Пора приходит дню разлиться. Раздастся колокольный звон. Каких богов восславит он? Чья сила в душах распалится? Как вышло так, что не осталось В сердцах божественности чувств? Да, бесу нашему мечталось Явить всю мощь своих искусств. Но знал ли он про чёрный куст? Ему ль в итоге власть досталась? Все думают, что знают точно, В чём суть порока и греха – Друид ли, гуру ли восточный – И бога чтят, как пастуха. А вера уж слепа, глуха И рушится, порой досрочно … Казалось, в шаге от господства Был Бафомет и ликовал. Но терпит крах и сумасбродство. И странный холод мир сковал. И злился бес, и ворковал, А не достигнул превосходства. Вниманье всё на Бафомете Сосредоточив, с ним борясь, Доселе мало кто заметил, Что сам не ведал «тёмный князь» Кому расчистил путь, смеясь Над всем священным на планете … Молчащий в маске не был изгнан Из человеческих умов. Напротив, он пока не вызван Невесть из чьих бредовых снов, И слишком стар, и слишком нов, Землянами ещё не признан. В какой галактике сгоревшей, Которым обществом рождён, Не вспомнить. Но почти воскресший, Он здесь. Стоит, как пригвождён, Своим безмолвьем ограждён, И полон силы, вновь созревшей. Коль человечество позволит Природы щит совсем сломить, Тот «демон» вырвется на волю, Способный жизнь и смерть пленить И людям вечность подменить На рабства истинного долю. Тогда столкнёмся с настоящим Неведомым и чуждым злом, Не с тем в сознанье полуспящем Идей бессмысленных узлом, Не с жадностью в венце гнилом, Не с гнева пламенем слепящим. Вольётся ль свежесть в жизнь былую? Иль демону свой суд свершать? (Условно так его зову я, Чтоб имени не воскрешать.) Народам час настал решать. Судьба о том не повествует». И вот всё сказано. Вонзился Луч солнца в побледневший мрак. Проснулся ветер, зарезвился, Узрев рассвета алый мак. Ударил колокол, да так, Что эхом в небе отразился … 2015-2017гг.
|