...От забытья очнулась вдруг —
Почудился печальный звук,
Как будто кто-то вместе с домом
Вздохнул и выдохнул со стоном.
Быть может, это ветер за окном
Сугробы наметает на дорогу?
Но ветер спит
У крыши под крылом.
Быть может, бабка жалуется богу?
С чего бы это по ночам молиться
Почти сто лет прожившей на земле?
Неужто в памяти,
Как угольки в золе,
Еще живут родные сердцу лица
Трех сыновей, погибших на войне?
Чем-ей помочь?
Случись со мной такое —
Не дай-то бог —
Смогла бы пережить?
Представила.
И боль плывет волною,
От сердца к горлу.
Захотелось пить.
Немыслимо —
Я жизнь в него вдохнула,
Я всю себя в него перелила.
И, видимо, так тяжело вздохнула,
Что бабка услыхала,
Свет зажгла,
Пришла ко мне,
На край кровати села —
Молчит, вздыхает,
Под сорочкой тело
Иссохшее.
В чем держится душа?
А вот ведь утешать меня пришла.
От щедрости такой еще больней,
Еще мучительнее сердце сжалось.
Быть может, и молилась обо мне?
— Я старая. Тебе видней, как жить.
И все-таки скажу:
Меня тревожит Душа твоя,
На хмурый день похожа.
Да знаешь ли ты жизнь,
Чтобы грустить?
Поверь мне, дочка, в этакие годы
Не радоваться жизни, не любить —
Какие бы ни выпали невзгоды —
Великий грех.
С улыбкой надо жить.
Все при тебе —
и молодость, и стать,
Нашла по ком
полжизни провздыхать.
Добро бы принц, а то ведь так,
Прохвост,
Нашкодил и сбежал,
поджавши хвост.
И слава богу! Нагляделась я —
Да от погляда сердце —
Как в тисках...
Вон у Маруськи седина в висках,
А ведь она ровесница твоя.
Твое-то горе, дочка, —
вешний лед...—
И со слезами в голосе, в причет:
— И мужик в доме есть,
А вдовая,
Бабья доля у ней
Суровая,
Не работник он —
Горький пьяница,
Тащит из дому,
Что приглянется,
Как налижется —
Все дурачится...
У меня, сердешная, Прячется.
Упаси, господь,
Моя доченька,
Разве это жизнь —
Темна ноченька.
Да что это меня разобрало?
Глянь, за окошком-то почти светло.
Ступай, вздремни.
Да помни мой наказ:
Счастливой будь,
и чтоб печалью глаз
Не омрачала старости моей.
Ведь ради этого всех сыновей
В годину горькую благословила я
На смертный бой...
Ах, бабушка моя,
Как ты права.
За окнами светает,
Проснулся ветер,
Снегом заметает
Вчерашние следы —
О чем грустить?
Не радоваться жизни, не любить,
Когда над миром тишина такая,
Действительно грешно —
Прости, родная!
Уже и сон над изголовьем кружит.
Ветла под ветром утренним
недужит,
Скрипит старинушка, —
Ей прежнее житье,
Должно быть, вспоминается. Ее
Однажды ночью буря разломила —
Я маленькой была.
Лет шесть мне было.
Я помню эту ночь с глухим дождем.
Мать двери заперла, сказала:
- Спать идем. —
Гром грохотал и ветер выл в трубе,
И ветви тополя в окно хлестали,
И уличный фонарь
мотался на столбе,
И все окрестные собаки завывали,
Какой там сон!
Мы с матерью не спали,
Так страшно молнии по окнам
полыхали.
Мать вскинулась с постели
В тот же миг,
Когда за стенкою раздался крик,
Там что-то падало,
Там заскрипела дверь,
Там голос дяди звал:
- Огня скорей!
Мать, где ты там?
Неси сюда свечу,
Я поглядеться в зеркало хочу.
Жена сказала, что покойник я. —
Как больно сердце сжалось у меня—
Взлохмаченный, босой,
Полураздетый,
В холодных всплесках
грозового света,
Он был действительно
похож на мертвеца
Чахоткой изможденного лица.
Нельзя узнать —
Так разгорелись страсти.
Крестилась бабушка:
- Ах, господи, напасти!
Да что это,
Володенька, родной?
- Ты помнишь, мать,
Мы все прошли войной.
Да разве я повинен в том,
что было, —
Нет, виноват-с, что сразу
не убило...
Дурак! Я верил, что она любила,
И выжил, и вернулся.
- Боже мой, —
Молила бабушка, —
Остынь, родной. —
Но он, не в силах совладать
с собой,
Выкрикивал: — Вещички собрала,—
Она стояла молча у стола.
- На что я ей!
Ишь как скривила ротик, —
Теперь я не мужик
И не работник. —
И на колени повалился вдруг,-
Сложив молитвенно скелеты рук:
- Надежда, я у ног твоих, Гляди,
Не уходи, — шептал, — не уходи.
Жена моя, любимая моя,
Я не осилю без тебя и дня,
Не уходи.
Мне жалко было дядю,
Хоть я и не любила тетю Надю,
И я сказала ей:
- Не уходи. —
Шептала бабушка:
- Дождись утра,
- Ночь на дворе,
И льет как из ведра. —
Но, выгнув плечи в плавную дугу,
Она сказала:
- Больше не могу! —
Прошелестела шелковым плащом,
Дверь в непогоду
вытолкнув плечом.
И в комнату ворвался ветра вал,
Подщотолком зловеще застонал,
Так хлопнул дверью —
Стены содрогнулись.
Мы к зеркалу невольно обернулись —
Огромное старинное стекло
Все трещинами мелкими пошло,
Как будто затянулось паутиной,
И вдруг осыпалось
Сверкающей лавиной.
- К покойнику, —
Прошелестела бабка
Проходят чередою зримой.
Тот выстрел стал непоправимой
Бедой —
Погас наш светлый дом.
И вот однажды, летним днем,
Зашел к нам старый дед Василий,
Колхозный пасечник.
О нем Легенды всякие ходили,
Он был участником трех войн —
Поздней узнала — и герой.
Я помню бабкин виноватый взор
И их полупонятный разговор;
- Скажи, Марфуша,
Что с ней приключилось?
- Все жар да жар,
Должно быть, застудилась, —
Лежала долго на сырой земле,
Ведь мы ее сыскали на заре
Другого дня,
- Но разве дело в этом?
Да, что и говорить,
Не балуешь ответом.
Ох, Марфа, не хитри,
Неужто люди врали?
Да и дыра в двери...
Что ж, все мы воевали, —
Я трижды ранен был,
А сколько раз задело —
Со счета сбился.
С ним другое дело —
Та пуля, что в бою его нашла,
Не в Одере ржавела, а жила,
Шесть мирных лет жила,
Была в полете,
Его добила, ну, а на излете
Послевоенную задела, сбила с ног,
У ней ведь сердца нет —
не пожалела.
Не так?
- Все так.
Моя, моя вина,
- Заладила.
Да если хочешь знать,
Моей вины здесь больше. Я забрать
Его к себе на пасеку хотел,
Да холодно все было. Не успел.
Ну что теперь о нем?
Кончай рыдать,
Ребенка надо как-то выправлять.
Я тут тебе медку принес немного.
- Да что ты, старый,
разве это мед?
И темный, и густой, побойся бога.
Тьфу, гадость, и горчит.
- Да, есть немного.
Ведь я тебе принес не просто мед.
Ты помнишь, выпал год
Перед войной,
Жара стояла с самого апреля,
Все медоносные луга сгорели
И воздух был горячий и сухой.
А рядом с пасекой
стоял березнячок,
Войдешь в него,
на небе тишь да гладь,
А с листьев капает. Вот эту падь
И брали пчелы. Я-то, дурачок,
Не сразу понял.
Эх! Да если б знать...
Погибли пчелки.
В общем, эта падь
Вредна для них,
ну как отрава вроде,
Медвяною росой ее зовут в народе.
Чуть не свихнулся,
точно зверь рычал,
Когда из мертвых ульев мед качал,
— А я-то думала, Что падевым зовут
Его за то, что пчелы мед берут
Из падей.
Эка все же штука жизнь,
Уж скоро помирать,
но коль живешь — учись.
А помнишь, Вася, сорок первый?
Тот,
Что там луга —
земля окрест пылала
И год, и два, и пять.
Я что, я только мать,
Легко ли похоронки получать?
А ты вот воевал,
тебе полегче было.
Душа, я знаю, кровью исходила,
Но ты стрелял
За Ваню, за Сережу,
А мне-то каково?
Вернула одного —
и тот перекорежен.
Сердешный,
Перед смертью так страдал.
Уж лучше бы та пуля наповал
Его сразила. Он бы не узнал...
Да, что скрывать,
горька была победа,
Как твой медок,
а все же раны, беды
Смогла уврачевать.
Спасибо, Василек. —
Как время мчится.„
Вешний гром
Недавно громыхнул раскатисто, —
Березка под моим окном
Стоит
в поблекшем мокром платьице.
Неужто осень? Скоро год,
И к сыну подошла нетвердо как-то.
Он средь осколков на полу лежал —
И мне почудилось, что не дышал.
Но он был жив, пульсировала вена
На тонкой шее.
— Господи, спаси!
Анюта, доктора скорее.
Дочка,
В сенях тулуп висит, сюда неси!
А через день цвели сады,
Звал колокол к обедне глухо,
Ушла и бабушка, беды
Не ведая ни сном ни духом...
В углу двора на старом пне,
Обутый в валенки, мой дядя
С улыбкой странной, в полусне,
Сидел, облокотись на жердь,
То на Султана круговерть,
То на мои забавы глядя…
Когда он встал? В сарай вошел,
Влез на чердак, порывшись в сене,
Ружье отцовское нашел?
Припав на слабые колени,
Проверил, есть ли в нем патрон,
Немного отдохнул. Потом,
Проделав весь обратный путь,
Когда присел передохнуть?
Пес, неизвестно почему,
Вдруг, взвизгнув, сел,
•Потом залаял
И, морду кверху задирая,
Завыл! Еще не понимая,
В чем дело, подошла к нему —
Он весь дрожал,
шерсть дыбом встала.
И сердце странной болью сжало,
Понятно стало, что почем,—
К забору привалясь плечом,
Мой дядька целился в собаку.
В глазах, когда-то синих — ночь:
— Ишь, чует смерть, собачье сало.
А ты бы шла отсюда прочь,
Хорошего здесь будет мало. —
Сойти бы с места — не могу.
- Ну, ноги в руки, и беги! —
И дуло, описав дугу,
На уровне моей груди застыло — Палец на курке,
А дверь за мною — на замке,
Душа, как вспугнутая птица,
Взметнула тело на крыльцо,
Прижала руки и лицо К закрытой двери, —
В щель забиться,
Невидимой букашкой стать,
Совсем исчезнуть, испариться —
Так было жутко смерти ждать…
И ахнул выстрел над землей,
И сад осыпал цвет свой вешний,
И дядя мой — иссохший леший,
Стоял с поникшей головой.
Случайный промах? Нет,
Он целиться умел,
В двери над головой
Дыра еще дымилась.
И взгляды встретились:
Его — совсем истлел,
И мой, в котором зелень опалилась.
Со лба из мелках ранок
кровь сочилась
От щепочек, изранивших мне кожу...
Тут бабушка из церкви воротилась,
Все поняла и застонала:
- Боже! —
Невесть откуда в старом теле
сила —
Ружье рванула из покорных рук:
- Ведь я же, сукин сын, Тебя растила! —
И стала с молодою злостью вдруг
Прикладом бить
по сгорбленной спине,
И все:
- Уйди,
Уйди! —
Кричала мне.
Не помню я, как долго это длилось.
Но он упал на смятую траву.
Мне столько раз потом все это снилось,
Как он хрипел:
- Убей, ведь не живу.
Собачий жир...
Уж лучше б не родиться! —
Закашлялся, и горлом кровь пошла,
А бабушка бегом. Уже несла
Из погреба кусочки льда
в тряпице...
Меня знобило, тошнота
У горла едким комом встала.
Не помню, как я забралась
В забытый всеми угол сада,
В комок свернувшись, улеглась
Под куст шиповника…
Прохлада,
Тревожный шепот, склянок звон:
- Она очнулась? Слава богу!
Побудь.„
Пойду, взгляну как он —
И снова жар, и снова бред...
С тех пор
Прошло немало лет.
Событья тех далеких дней
И ныне в памяти моей
Как я последний раз гостила
У бабушки. Какая сила
Тревожит сердце и зовет
К той покосившейся избушке,
Где, кроме маленькой старушки.
Никто из близких не живет?
И как беды ни ждешь, она
Всегда окажется нежданной.
И вот однажды ночью, в дождь,
Звонок в передней:
- Телеграмма —
А в ней три слова:
«Приезжай, скончалась бабушка»,
Одна…
Вернулась с похорон.
Вошла в неприбранные сени,
Какие здесь густые тени,
Как неуютен отчий дом.
И кто меня проводит в путь?
Пойду последний раз взглянуть
На бабушкин «иконостас» —
Портреты
В полупрофиль, в фас.
Все в черных рамках.
Больше вас
Никто теперь не будет ждать.
Нет, здесь нельзя их оставлять.
Как затянулся день.
Ни края, ни конца
Прощанью молчаливому.
С крыльца
Уже сошла.
И вот он, председатель,
Когда-то закадычный мой приятель:
- Уж извини, и я зашел проститься,
Ведь ты у нас — залетная синица.
Я вот о чем хотел тебя просить.
Совет постановил твой дом купить.
- Что здесь купить?
Подгнившие венцы?
Неисправимые вы все же мудрецы.
— Ну не сердись,
ведь мы на месте этом
Весной решили школу заложить, —
Глаза его каким-то мягким светом
Наполнились в тот миг, —
Ведь нам здесь жить.
Колхоз окреп, теперь и школу можно
Построить новую. —
И дом вздохнул. Тревожно
Зашевелились тени по углам.
— Зачем купить? Я так его отдам.
Ломайте, — он давно отжил свое;
Больнее знать, что брошен и гниет.
Грустью луга окрашены,
Ветер пронзает грудь —
Ты ли, любовь вчерашняя,
Мне замостила путь?
Ты ли ромашкой позднею о
Глянула в очи вдруг?
Скоро ударят о землю
Хлесткие пляски вьюг...
Тихо бреду обочиной,
Слушаю дятла стук —
В домике заколоченном
Замер последний звук.
Я ли ему наследница,
Сумрак ли по углам —
Может, зимою ведьмица
Сможет обжиться там?
Вещи соседям розданы —
Нужен мне лишь рюкзак,
Да сизокрылые росстани,
Да неторопкий шаг.
Как уходить не хочется,
Знаю, в последний раз
Тихая эта рощица
Примет меня на час.
Давят ремни заплечные —
Вот и наследство мне, —
Три похоронки вечные
Тянут к сырой земле.
Книжица поминальная,
В ней имена, имена —
Точно порода скальная, —
Ноет под ней спина.
Два кольца, обручальные,
Врозь, по углам на дне —
Где же вы, дни беспечальные,
Бабушка с дедом где?
Здесь они, вечно рядышком, —
С тросточкой дед, стоит,
Юная моя бабушка
Зорко за ним следит.
Взгляд-то какой. Ревнивая.
Будет навеки твой,
Там, за рекой пугливою,
В комнате городской.
Вот и паром у пристани,
Добрый скрипучий дед...
Прошлое смотрит пристально
Мне, уходящей, вслед.
Где ж ты, мое бесстрашие?
Страшно назад взглянуть —
Ты ли, любовь вчерашняя,
Мне замостила путь?
|
