На дне под утро булькало застолье,
вставал и падал мимо пьяный стон,
замученный тяжёлою юдолью,
как повелось вовеки испокон.
Жизнь в коммуналке это жизнь на сцене,
из реквизита - ветхая кровать.
На роль, в которой поднимались цены, -
Маруся знала, как её играть.
Поватки Машки Сёму не пугали, -
он мог по двести, а она по сто
и после литра, как на сеновале,
боготворил Марию он за то.
Замученный печальною юдолью,
портрет Святой Марии наколов,
он, как Марсель Марсо, молчал от боли,
пренебрегая силой русских слов.
Семён лениво шевелил мозгами,
на Дарвина копая компромат,
и, доводы его опровергая,
доказывал, что Чарли не примат.
Смириться с этим невозможно, коли
не искушать негнувшейся мозгой.
Невыносим каприз земной юдоли,
Сэм искусил и оказался гой.
Он, как монах, покладистый и кроткий,
но по субботам в нём сидит семит, -
ест плоть младенцев, запивая водкой,
и беспричинно мозгом шевелит.
|
