Борзописание

Воскресенье, всё, как в будни,
левый глаз открыл к полудню, -
снились Грише с Машкой блудни.
Правый глаз не мог с тех пор,
(сможет он ещё не скоро,)
он покрыл себя позором),
радовать под утро взором
на экстазы пьяных ссор,
ecchymo'ses наперекор.

День впечатался не чётко,
помнил Гриша, что селёдку
возжелал. Мария кротко,
что осталось принесла.
Рыбы к водке не хватило,
видно было, ощутимо.
Гришка пьян недопустимо, -
не до ручки, до гола.
И уснул у санузла.

Маша долго не скучала,
граммов двести для начала
приняла и тут же чары
пробудились для любви.
Дело было на закате.
Сорвала Мария платье,
оказалось, что некстати, -
пусто место визави
и любви нет, хоть реви.

Вдруг звонок, потом удары.
Отворила, там нестарый,
не с пустой, а с полной тарой
Гришкин правый глаз секёт.
Не урод, не умный шибко,
говорит, что видит зыбко,
пряча в синяках улыбку,
как еврейский анекдот,
и смеётся идиот.

Улыбнувшись молодому,
Марья ткнула в гематому
или, скажем по-простому,
в красно-голубой овал.
Глаз прозрел, как ткнула, сразу
к Гришке побежал зараза
и накрылся медным тазом
строф на восемь мадригал
про любовь и про фингал.

Что хотел сказать я этим
старым, молодым и детям?
Я попробую ответить:
"Нет, любовь она не зла.
Можете любить вы Машу,
можете, кого-то краше,
можете жену не вашу
и гореть в раю дотла.
Но не спать у санузла!".