С утра в окошко блёклое
позёвывая глянешь
и одеяло тёплое
поверх себя натянешь.
В мозгу, теплом согретого,
хоть — встать — желанье точится,
но выходить из этого,
увы, совсем не хочется.
Под одеялом скрюченный
лежишь и чертыхаешься
и время, тем измученный,
всё оттянуть пытаешься.
Поёжишься, потянешься,
ругнёшь судьбу проклятую
и нехотя расстанешься
с подушкою измятою.
Побреешься, умоешься,
залезешь в брюки мятые
и за столом устроишься
пить чай цейлонский с мятою.
Поднимешься, обнимешься
там - если с кем получится -
потом из дома ринешься
в среду мирскую мучиться.
Ступив в метро гудящее
бежишь и спотыкаешься
и, время уходящее,
опередить пытаешься.
В вагон рывком заученным -
ладонь к плечу саднящему -
войдёшь с лицом измученным
завидуя сидящему.
И вовремя доставленный -
уже по настроению -
бредёшь толпою сдавленный
к служебному строению.
Но, если к изначальному
прибытию неточный,
то вмиг к лицу начальному
получишь вызов срочный.
Походкою неровною
в привычный круг вольёшься
и, с пылкостью огромною,
текучкой дел займёшься.
В интимном понимании
кому-то подмигнётся
и в дружеской компании
рабочий день начнётся.
Поёрзаешь, поёжишься,
вздохнёшь на женский пол
потом над компом сложишься
сметая крошки в стол.
Пока не повстречается
с окном ночная тень,
обычно не кончается,
для служащего, день.
|
