1 Мой отец, 1919 года рождения, после пятого класса оставил школу. Крестьянская семья большая, он среди братьев – старший. Стал помогать родителю, моему дедушке, управляться с пахотой, косовицей, был подпаском. Со школы в его памяти сохранилось множество стихов, золотых строк классиков о детстве, природе, животных. Я не знаю, задавали их на дом заучивать наизусть или он сам запомнил. Для меня память его оказалась кладом, чудом попавшим в детские руки. Счастливые мгновения чаще были связаны с каким-либо религиозным праздником: Рождеством, святками, Благовещением, пасхальной неделей… Январский мороз в ту пору отличался суровостью. Стихи обычно соответствовали календарю и настроению: «Зима!.. Крестьянин, торжествуя, На дровнях обновляет путь; Его лошадка, снег почуя, Плетется рысью как-нибудь; Бразды пушистые взрывая, Летит кибитка удалая; Ямщик сидит на облучке В тулупе, в красном кушаке. Вот бегает дворовый мальчик, В салазки жучку посадив, Себя в коня преобразив; Шалун уж заморозил пальчик: Ему и больно и смешно, А мать грозит ему в окно…». Я не знал, чьи это стихи, слыхом не слыхивал о романе «Евгений Онегин». А он спрашивал: «Шалун уж заморозил пальчик» - какое слово лишнее? Молчу: откуда мне знать? Тогда отец сам отвечает: «Уж». Большие руки при этом что-либо делают, не привыкли прохлаждаться. Я замечаю: ««Шалун заморозил пальчик» не складно». Кивнёт головой и произнесёт: «Лучше Пушкина может быть только Пушкин». 2 Другой случай ещё больше запомнился мне. Как всегда, наизусть, но с каким-то подъёмом, особым душевным настроем прочитал: «Однажды, в студеную зимнюю пору, Я из лесу вышел; был сильный мороз. Гляжу, поднимается медленно в гору Лошадка, везущая хворосту воз. И, шествуя важно, в спокойствии чинном, Лошадку ведет под уздцы мужичок В больших сапогах, в полушубке овчинном, В больших рукавицах… а сам с ноготок! — Здорово, парнище!— «Ступай себе мимо!» — Уж больно ты грозен, как я погляжу! Откуда дровишки?— «Из лесу, вестимо; Отец, слышишь, рубит, а я отвожу». (В лесу раздавался топор дровосека.) — А что, у отца-то большая семья? «Семья-то большая, да два человека Всего мужиков-то: отец мой да я…» — Так вон оно что! А как звать тебя? — «Власом». — А кой тебе годик?— «Шестой миновал… Ну, мертвая!» — крикнул малюточка басом, Рванул под уздцы и быстрей зашагал». За окном трещал мороз, от которого попрятались и воробьи, и галки. Отец тут же поинтересовался у меня: «Из чего рукавицы сделаны, а?». Отвечаю: «Из кожи». Не соглашался: «Из шерсти овечьей. Раз полушубок, значит, эта семья держала овец». Я смотрел на его руки и вспоминал, сколько он сам из шерсти свалял валенок – и взрослых, и детских. Да и дрова каждую осень заготавливал. Они нужны были для того, чтобы разжечь торф. Давнее стихотворение чуть-чуть и о нём рассказывало. В крестьянских семьях всегда имеется нечто общее. 3 О зиме стихи, рассказанные мне, отличались многообразием. Задором дышали строчки о смелой девочке. Она не любила долго спасть, с утра заряжаясь бодростью: «В зимние сумерки нянины сказки Саша любила. Поутру в салазки Саша садилась, летела стрелой, Полная счастья, с горы ледяной. Няня кричит: «Не убейся, родная!» Саша, салазки свои погоняя, Весело мчится. На полном бегу Набок салазки — и Саша в снегу! Выбьются косы, растреплется шубка – Снег отряхает, смеётся, голубка! Не до ворчанья и няне седой: Любит она её смех молодой…». «Няня» говорила о чужом, барском времени. Я его даже по книгам пока не знал. Своей заботливостью она напомнила мне мать, хотя та никогда не следила, как мы, детвора, катались с горки. Вопрос отца не заставил себя ждать: «Что тут значит слово «голубка»?». Уверенно ответил: «Саша». На этот раз удостоился похвалы. 4 Несмотря на мороз, кататься с горки нравилось как девочкам, так и мальчикам. Живая зимняя картина объединила разные временя. Я внимательно слушал и старался запомнить: «Вот моя деревня: Вот мой дом родной; Вот качусь я в санках По горе крутой; Вот свернулись санки, И я на бок — хлоп! Кубарем качуся Под гору, в сугроб. И друзья-мальчишки, Стоя надо мной, Весело хохочут Над моей бедой. Всё лицо и руки Залепил мне снег… Мне в сугробе горе, А ребятам смех!». Не очень-то весело. Отец поинтересовался: «Можно ли над бедой смеяться?». Я имел по этому поводу своё мнение: «Да они не со зла. Иной раз кто-то другой полетит в сугроб». Не возражал. Это зима. Сугробы в январе были мягкими. 5 Попадались такие стихи, где было немало непонятных слов. Общий смысл для меня оказывался ясным, сюжет увлекал: «Дело под вечер, зимой, И морозец знатный. По дороге столбовой Едет парень молодой, Мужичок обратный: Не спешит, трусит слегка; Лошади не слабы, Да дорога не гладка - Рытвины, ухабы. Нагоняет ямщичок Вожака с медведем: “Посади нас, паренек, Веселей поедем!” — “Что ты? с мишкой?” — “Ничего! Он у нас смиренный, Лишний шкалик за него Поднесу, почтенный!” — “Ну садитесь!” — Посадил Бородач медведя, Сел и сам — и потрусил Полегоньку Федя…». Могло такое и на самом деле случиться в старину. Ничего сказочного я здесь не почувствовал. Отец спросил: «Нужно ли было в дороге брать вожака с медведем?». Я не знал, что отвечать, и сейчас же услышал: «Нет, это зверь. Ямщик должен людей возить». Простые истины. Из них состоит жизнь. 6 Из «ночных» стихотворений, рассказанных отцом, быстро запомнилось маленькое. В нём присутствовали и зима, и сани, и тёплое отношение к подлунному миру: «Чудная картина, Как ты мне родна: Белая равнина, Полная луна, Свет небес высоких, И блестящий снег, И саней далеких Одинокий бег». Отец тут же захотел проверить мою внимательность: «А могут ли сани бежать?». Я не замедлил с ответом: «Лошадь бежит». Он похвалил: «Правильно. Сани едут, скользят. И всё-таки лучше кратко сказать. Для того стихи и существуют». Что мог запомнить, я запоминал. 7 Помню солнечное утро на второй день Рождества Христова. На сей раз я услышал следующее: «Под голубыми небесами Великолепными коврами, Блестя на солнце, снег лежит; Прозрачный лес один чернеет, И ель сквозь иней зеленеет, И речка подо льдом блестит». Не стал дожидаться вопроса: «Сосна тоже могла бы зеленеть». Отцу мой комментарий понравился: «Могла бы. У нас пески, их любят сосняки. Тут Пушкин обязательно бы написал: «Сосна сквозь иней зеленеет». Я постарался запомнить, почему ели здесь – редкие гости, встречающиеся в низких местах, поближе к речке. 8 После Пасхи, которая в том году оказалась поздней, он с нескрываемым восторгом познакомил меня со стихотворением, запомнившимся почти сразу. С небольшими неточностями я мог бы рассказать его наизусть: «Люблю грозу в начале мая, Когда весенний, первый гром, как бы резвяся и играя, Грохочет в небе голубом. Гремят раскаты молодые, Вот дождик брызнул, пыль летит, Повисли перлы дождевые, И солнце нити золотит. С горы бежит поток проворный, В лесу не молкнет птичий гам, И гам лесной и шум нагорный - Все вторит весело громам». Он поинтересовался: «Как ты думаешь, что такое перлы?». Впервые слово услышал, ответить не сумел. Отец изложил своё мнение: «Это струи дождя, похожие на блестящие нити». Такими они и запомнились мне. Впоследствии сверкающие ёлочные украшения казались перлами. 9 Отец любил сказки и былины, однако не часто заводил о них разговор. На это надо было время. А вот однажды охотно прочитал отрывок об Илье Муромце: «Под бронёй с простым набором, Хлеба кус жуя, В жаркий полдень едет бором Дедушка Илья. Едет бором, только слышно, Как бряцает бронь, Топчет папоротник пышный Богатырский конь. И ворчит Илья сердито: «Ну, Владимир, что ж? Посмотрю я, без Ильи-то Как ты проживешь? Двор мне, княже, твой не диво, Не пиров держусь, Я мужик неприхотливый, Был бы хлеба кус! Правду молвить, для княжого Не гожусь двора; Погулять по свету снова Без того пора! Душно в Киеве, что в скрине, Только киснет кровь! Государыне-пустыне Поклонюся вновь! Вновь изведаю я, старый, Волюшку мою — Ну же, ну, шагай, чубарый, Уноси Илью!» И старик лицом суровым Просветлел опять, По нутру ему здоровым Воздухом дышать; Снова веет воли дикой На него простор, И смолой и земляникой Пахнет тёмный бор». И вопрос ко мне не заставил себя ждать: «Почему пышный?». Я уже бывал в лесу, помогал переворачивать скошенную траву для ускорения просушки. Видел папоротник. За словом в карман не полез: «Потому что высокий». Отец не возразил, лишь дополнил: разросшийся во все стороны. 10 Я чувствовал, что отцу особенно нравились стихи, связанные с крестьянским трудом. Их вспоминал чаще других, а я поневоле запоминал: «Пахнет сеном над лугами… В песне душу веселя, Бабы с граблями рядами Ходят, сено шевеля. Там — сухое убирают; Мужички его кругом На воз вилами кидают… Воз растет, растет, как дом. В ожиданьи конь убогий Точно вкопанный стоит… Уши врозь, дугою ноги И как будто стоя спит… Только жучка удалая В рыхлом сене, как в волнах, То взлетая, то ныряя, Скачет, лая впопыхах». Не одна тема его интересовала, форма – тоже. Отсюда и вопрос возник: «Хорошо или плохо, что два слова «в волнах» с одной буквы начинаются?». Поразмыслив чуть, говорю: «Хорошо, это же стихи». Не согласился: «Нет, плохо». Не ожидал, что ему не по душе. Про сенокос-то он любил. Я охотно слушал, мне резвая жучка запомнилась. Но он умел и то, что понравилось, слегка покритиковать. 11 Грибы собирать любил и знал их, потому что лес рядом. Неурожайных годов не случалось, так как осенью выручали волнушки. Неприхотливых грибов было много всегда. Не уродили маслята да белые – он приносил две корзины волнушек, а мать знала, как их приготовить, удалить горечь. Цену рыжикам и груздям знал. Вслед за ним и мне стал близким осенний пейзаж в стихотворении: «Кроет уж лист золотой Влажную землю в лесу… Смело топчу я ногой Вешнюю леса красу. С холоду щеки горят; Любо в лесу мне бежать, Слышать, как сучья трещат, Листья ногой загребать! Нет мне здесь прежних утех! Лес с себя тайну совлек: Сорван последний орех, Свянул последний цветок; Мох не приподнят, не взрыт Грудой кудрявых груздей; Около пня не висит Пурпур брусничных кистей; Долго на листьях, лежит Ночи мороз, и сквозь лес Холодно как-то глядит Ясность прозрачных небес…». У меня спросил: «Что за «вешняя краса» здесь, как ты думаешь?». Я оказался в тупике. Он помог: «Весной была краса. Это листья на деревьях. А осенью опали под ноги». Мало учился, однако многое знал. Его знания и мне помогли в освоении мира.
|