В кастальском переулке есть лавчонка: колдун в очках и сизом сюртуке слова, поблескивающие звонко, там продает поэтовой тоске.
Там в беспорядке пестром и громоздком кинжалы, четки - сказочный товар! В углу - крыло, закапанное воском, с пометкою привешенной: Икар.
По розам голубым, по пыльным книгам ползет ручная древняя змея. И я вошел, заплаканный, и мигом смекнул колдун, откуда родом я.
Принес футляр малиново-зеленый, оттуда лиру вытащил колдун, новейшую: большой позолоченный хомут и проволоки вместо струн.
Я отстранил ее... Тогда другую он выложил: старинную в сухих и мелких розах - лиру дорогую, но слишком нежную для рук моих.
Затем мы с ним смотрели самоцветы, янтарные, сапфирные слова, слова-туманы и слова-рассветы, слова бессилия и торжества.
И куклою, и завитками урны колдун учтиво соблазнял меня; с любовью гладил волосок лазурный из гривы баснословного коня.
Быть может, впрямь он был необычаен, но я вздохнул, откинул огоньки камней, клинков - и вышел; а хозяин глядел мне вслед, подняв на лоб очки.
Я не нашел. С усмешкою суровой сложи, колдун, сокровища свои. Что нужно мне? Одно простое слово для горя человеческой любви.
17 января 1923 г.
|