Как зябко непокрытой голове…
Февральский дождь подталкивает в спину.
Фланирует погода по листве,
Как Александр Вертинский – по Харбину.
Кружила ночь мозаикой дорог,
О коих мы не чаяли вначале,
И ходики отсчитывали срок
Как метроном обиды и печали.
И женщина – хранительница, мать,
Любовница, кухарка и подруга –
Тебя не будет больше привечать,
Поскольку ты уже ушёл из круга,
Покинул мир домашнего тепла
В угоду глупой вздорности поэта.
Она ещё назад не позвала.
Хотя, пожалуй, думала об этом.
Но время лечит, и его оскал
Становится усмешкой Гиппократа.
И если ты кого-то предавал –
Тебя же предадут потом стократно.
А значит, больше некого корить
За то, что не случилось до и позже.
И остаётся только говорить
С самим собой у зеркала в прихожей.
Но как-нибудь ты вспомнишь, может быть,
Тот зимний дождь, ворвавшийся в Нацэрэт*…
Никто ещё не знал, какую цену
За этот день придётся заплатить.
*Нацэрэт– Назарет (ивр.)
|
