Душа поёт! Сегодня я поэт.
По крайней мере, что-то там такое.
Издал книженцию стихов на склоне лет.
Своим трудом я не оставлю вас в покое.
Чудесен слог и рифма. Мысль ясна.
Трубит она, душе покорствуя и вторя.
Мой верный стих, проснувшись ото сна,
Шумит под коркой всем безбрежьем моря!
Как благостна душа! Весь мир готов обнять.
Хоть притязания мои предельно кротки.
Всё ж графоман и каждому ли внять.
А дома ждёт лучок да хвост селёдки!
Да кое-что ещё - в один присест.
Не более того. Чтоб сердце пело!
О сколько, знали б вы, знакомых мест,
Я нынче обойду. Теперь же - дело.
Несу свой стих с предвосхищением слезы,
На трепетных ладонях, как младенца,
Целителем духовной аскезы,
Не колбасы, но мыслей иждивенца!
Куда? В дом книги - вечный храм культуры.
Как посмотреть...почти что божий храм.
Земную плоть моей литературы,
Я верую, возьмут к продаже там.
Распахиваю двери. Вот он...нате!
Запомнят здесь надолго мой приход.
Быть может там - в веках - к крикливой дате,
Причтут как некий знак и день и год.
"Что нужно вам?" - вдруг слышу сонный голос.
Э, братец, думаю...теперь уж не спеши.
"Принёс я вам тут некий что ли колос,
Из коего печётся хлеб души!"
"Что, выпечка? Нет, это нам не нужно.
Добра такого здесь хватает и без вас.
Да и на повара не схожи вы наружно.
Уж больно бледный вид и скучный глаз.
"Принёс я вам стихи. Вот, посмотрите.
Вот ямбов конница. Вот рифм косая рать."
"Что за стихи? О чём?...И не орите.
Здесь книги спят и здесь нельзя орать."
"Мой стих о том, что есть иные сферы.
О нашей бренной жизни. ...Наконец,
О том, что человек под флагом веры,
- Божественной премудрости венец!"
"Из ваших рук возьмём мы всё на свете.
Но только то, где есть любви оплот.
Допустим так: Вот Машу тянет к Пете.
А Петя, вот те раз, совсем не тот."
"Позвольте. Сказали вы "любви"? Но в неком роде,
В моих стихах - любви бесценный клад!"
"Всё может быть. Но то теперь не в моде.
Прошу покорнейше, мой друг. Был очень рад."
Стою на улице. Язык в словесной коме.
В ушах ещё звенит "был очень рад".
Ужели нет теперь любви и в этом доме?!
Будь проклят ваш нелепый маскарад!
Душа в смятении. Куда пойти теперь?
Кому нести своё дитя по крови?!
И нужно ли ломиться в чью-то дверь,
Чтоб стих мой трепетный в своей явился нови?!
Вдруг вспомнил я, что здесь недалеко,
На медных лбах златыми шлемами сверкая,
Стоит собор, туман как молоко,
Своей высокой звонницей лакая.
Туда! Туда! Как мог я позабыть?!
При нём, я знаю, есть библиотека.
Любую душу чёрную отмыть
Он брался в одночасье в век от века.
Где как ни там - в святилище добра,
- Служить моим стихам...моим надеждам.
Затем, чтоб каждой строчкой серебра
В карманы сыпать трутням и невеждам.
Вхожу в врата, крестом печальным осеня
И плоть и дух, как некий символ двоеженства.
Всей мощью жизни навалилась на меня
Громада соучастья и блаженства!
Улыбка на лице...ну чистый дурачок!
"Принёс я вам стихов вот эту книжку.
Конечно в дар." "Ну что вы как сверчок?!
Всё есть у нас. Не надо нам излишку.
Послушайте...ваш стих нам без нужды."
Рассудок помутился на мгновенье.
"Да, книжка неплоха. Видны труды.
И рифмы есть...Но где благословенье?"
Жгутом сдавила горло немота.
"Ну что у вас...язык отгрызли мыши?
Должна быть надпись: "именем Христа."
Вдруг что-то прохрипел...навроде "Свыше".
"Вы шут гороховый? Шутам не место здесь."
Пригрезился уж шнур из тонкой пеньки.
Вмиг жизни трепетной с души слетела спесь.
"Не упадите. Там внизу ступеньки."
Калитка как спасенье. Птичий гам
Подвёл черту прощального поклона.
Уж где-то позади клубится храм.
Но пусто здесь. И Солнце как ворона.
Иду по улице. Всё сплошь чужие лица
Натянуты на глобусы голов.
Кому теперь пришёл черёд польститься
На кладбище беззвучных мёртвых слов?
Вон человек. Он весь в себе - что нота в фуге.
И всё при нём: высокий лоб, очки, жакет.
Уж он-то не откажет мне в услуге
Принять мой скромный дар. Сомнений нет.
"Вот книга - в назидание уму.
Берите даром." "Что ж...чуть ближе к свету.
Какое то тут слово...Не пойму.
Вот если бы вы дали сигарету!"
"Да будь ты трижды проклят, чёртов сын!
Китайский мерседес тебе в печёнку!
Да-да, и в спину кнут, а ниже тын,
Чтоб и присесть не смог ты на лавчонку!"
Ну вот уже задёргалась рука.
И зоб саднит, и глаз налился кровью.
Когда б я мог подумать, что строка
Умалит путь меж гневом и любовью!
Ищу глазами, между прочим, без надежд,
Того, чей разум не почил в житейской давке.
Кому несносно быть в содружестве невежд.
Лишь бабка, скрючившись, одна сидит на лавке.
За всю обиду, что испить мне довелось,
"Берите - говорю. - С меня довольно!"
А та в ответ: "Ах, что-нибудь стряслось?
Потише гражданин. Ну что вы?! Больно."
"Прости мамаша, я ведь не со зла.
Так нынче всё устроено судьбою.
Везла она меня, да не свезла.
А ты сиди себе спокойно. Бог с тобою."
Уже остались где-то там, в далёком пролом
И лавка с бабкой и пижон и оба храма.
И только мысли в черепушке всё о пошлом:
Судьба - пресволочная дескать дама.
Куда иду? Зачем? Кто б мне ответил.
И книжка словно стыд горит в руке.
Так, весь уйдя в себя и не заметил,
Как ноги принесли меня к реке.
Стою что призрак, ждущий некого удела.
Всё то, чем грезил ты, не стоит и гроша.
На гладь воды, с измученного тела,
Как штукатурка осыпается душа.
Рука разжата. Книжка ведь не кречет.
Не полетит крича под небосвод.
Туда - на дно, - где чёт пойдёт за нечет.
В сырую мглу печальных тёмных вод.
Едва своё успела взять забвенья лапа,
И я в одно смешал растерянность с виной,
Как вдруг откуда-то услышал: "Папа! Папа!
Папулечка, спаси меня, родной!"
Привиделись ручонки, что тянулись
Из чрева вод. И что-то брызнуло из глаз.
Но рук моих они как-будто не коснулись.
Прости мне Господи! Ведь это в первый раз.
Всё кончено. Видение ушло.
И вновь душа как мать Тереза кротка.
Ты слышишь зов? То вопиет стило.
Да-да...я помню...дома ждёт селёдка.
|
