От Хормы и Секелага до мест, где плещет Мером, драконом царствовал голод, вползая за домом в дом. Скелеты с иссохшей кожей закапывали тайком обглоданные останки младенцев и стариков, рвали зловонные трупы в провисших склепах шатров, себе перерезав вены, сосали гнилую кровь, ползли, как большие черви, бездумно предсмертье для, давясь землёй и полынью, съедая падаль в полях, молча вгрызались друг в друга подобьем цепных собак; и допивал их жизни невидимый вурдалак.
От падежа и разора, минуя за градом град, не погребая умерших, на юг уходил Аврам. Источенный алчной думой, приблизясь к чужой земле, уж предвкушая наживу, промолвил Саре беглец: «Для египтян вожделенной будет твоя красота. Они, чтоб владеть тобою, землёй мне замкнут уста. Чтобы в живых я остался и чрез тебя стал богат, сокроем, что ты жена мне. Скажи, что тебе я брат».
И вот столичные стены раздвинулись ввысь и вширь. И в каменное величье беженцы смутно вошли. Безбрежной, как небо, властью была здесь сжата душа. Сам жаркий шершавый воздух, казалось, мешал дышать. И где только можно было товаром живым блеснуть, перед глаза мужские Аврам выводил жену. И Сары краса впускала в сердца за иглой иглу. Молва, разойдясь кругами, омыла монарший слух.
В гулких дворцовых покоях – оскалы сфинксовых морд; в лотосах и орхидеях – пропахший мускусом одр. Истому ночных фиалок волнами дурман-реки струили в тоске невнятной висячие цветники. Фонтан с виноградной кровью сеял пьянящий туман; и в бронзовых барельефах змеилась древняя тьма. Пурга лепестков жасминных над факелами вилась; чернильно лоснились негры, сияя белками глаз. Евнухов чёрная зависть изныла в жгучей тщете; время гребли опахала над сладостной негой тел. Две плоти вросли друг в друга в забвеньи всего и вся, друг друга в огонь ввергая и судорожно гася. В неудержимой надсаде себя избывала страсть; в раба царя обратила её корневая власть. Фениксом Сара сгорала в счастья обвальных мирах, каких никогда ни разу не открывал ей Аврам. В прорези окон высоких тянуло илом речным. И чёрной пантерой полночь таращила глаз луны.
А у себя на постели блаженство вкушал Аврам, лаская очередную из щедрых царских наград.
И ночи сменялись днями. Аврам всё копил добро. Но как-то к исходу года призвал его фараон. «Узнай, пришелец лукавый: твой разговор у олив с твоею женою Сарой, подслушав, мне донесли. Старик! Презренная бездна! У низости есть ли дно?! А я-то твою наживку считал своею женой! Смерть заслужил ты – за то, что столь мерзостно лгать мне мог. Но пусть твоё преступленье судит всевышний Амон. Я ж ранее данных мною тебя не лишаю благ – за то, что в страсти безмерна со мною Сара была. Теперь уходите оба. Проводят вас до границ». И вышли Аврам дрожащий и бледная Сара с ним.
И море живое с ними шло от великой реки. Мерно текли к горизонту верблюды и лошаки. Плыли, в тюках затаившись, зарева тканей и хром. В ларцах наливались властью золото и серебро. Невольники шли понуро, уставив под ноги лбы. И плавно качались бёдра в любви искусных рабынь. И Саре Аврам воскликнул, радостным сердцем горя: «Ты знаешь, такая сделка бывает в жизни лишь раз! Запомни накрепко, Сара, главнейший в жизни закон: лишь хитрый дружит с удачей; быть честным – быть дураком». И, взглядом счастливым гладя волов, рабынь и овец, вознёс благодарность Богу грядущих родов отец.
|