Гибель Советского Союза
(Поэтическая хроника политического сумасшествия)
Как это начиналось.
1. ОЧЕРЕДЬ ЗА ВОДКОЙ. Декабрь, 1987г.
Толпа на перекрестке
Стоит к питейной стойке,
Ох, отольются слезки,
Без винной перестройке.
На подаче, всмятку,
Как на сковородке,
Только сунь десятку,
Перережут глотку.
Вдруг, движенье. Вот, кино!
Открывается окно!
Что тут стало, просто митинг,
Кто начальников ругает,
Сверху виснет дядя Митя,
И поллитры принимает.
Аргументы раздает
Веско и толково,
Подкрепляя диалект
Баснями Крылова.
Буль, Буль, звяк, звяк,
Потекла в мешок река.
«Эй ты, справа, рыжий хряк,
Пропусти-ка мужика.
Он, спросонья и небрит,
Кое-как обулся,
Видишь, зверский аппетит,
У него проснулся.
Чуешь, корешу невмочь,
Надо корешу помочь,
А, не то, нарежет дуба,
Будешь ждать здесь до отруба.
Эй, бабуся, ты куда?
Шла бы баю-баю,
Ой, сыночек, мне сюда,
Внука поднимаю.
Внучек мой, как ты, точь-в-точь,
Хочет джинсовый пиджак,
Из десяток в эту ночь,
Буду делать четвертак.
И пиджак ему куплю,
И себя не обделю,
Много ль надо мне, сынок,
На хлебец и сахарок?
Ты бы, милый, подмогнул,
Да, чуток бы, подтолкнул,
Я б тебе, за эту сделку,
Рубль дала на опохмелку.
Не подходит перспектива,
У меня - альтернатива.
Я тебе четыре «звяк»,
Ты мне синенький пятак.
Вот такая операция,
По державе прет инфляция.
Что таращишься, бабуся,
Что трясешься, как ягуся?
Я с тобою по нормальному
Я по курсу, официальному.
Тьфу, изыди сатана,
Коли так, возьму сама!
Кто там с краю, словно конь,
Как Матросов на огонь?
Слышь, щетина, сбавь винты,
Чучело в цыгейке,
Глянь, подъехали менты,
Влипнешь в телогрейку.
Ну-ка, вытянулись в нитку,
Эй, земляк, закрой калитку.
Что? Тебя здесь не стояло!
И тобою не воняло!
Слово за слово, ругаясь,
Вдруг, прочистили дорогу,
Матерясь и чертыхаясь,
Просочилися к порогу.
Вот окошко, вот порог,
И обоих в воронок!
Захотели плюрализм,
Проявили экстремизм,
И маячат за решеткой
За родной социализм.
Что там, в центре за клубок?
Во, опять сцепились,
В воронок их, в воронок,
Что кенты, напились?
Остуди свой радиатор!
А, что, где кооператор?
Вон! Ату его ату!
Мент, хватай-ка, сволоту!
Говорят, на год вперед,
Накупили водки,
Поят сутки напролет,
Страждущие глотки.
А я слыхал, у них контракт,
С детьми Аль Капоне,
К ним из Штатов прет экстракт
На одеколоне.
Ой, да что же за напасти,
А куда же смотрят власти?
Во, чудак, шары раскрой-ка,
Власти ладят перестройку»
И извилистой рекой
Серых, черных, рыжих шапок,
Под усиленным конвоем,
Прет народ на винный запах!
2. НА ПЕРЕПУТЬЕ. Август, 1989г.
Политизированная жизнь,
Политизированный сон,
Политизированная любовь
И дискотечный стон.
Как хорошо жилось-спалось,
Как хорошо плелось-брелось,
Под ритм прогрессивного плана,
И торжество с экрана.
А где-то забастовки,
Еврейские винтовки,
Энергетический хаос,
Въетнам, Камбоджа и Лаос.
Индейские проблемы,
Персидские гаремы,
Далекое - далеко,
Высокое - высоко.
И кто-то хочет за окно
Взахлеб глотнуть озона, но,
Ведомые на реях,
Водилы в эмпиреях.
Как хорошо тонуть в вине,
Как хорошо лежать на дне,
Закусывая раками
И нежным мясом раковин.
Слащавою гитарою
Подыгрываю литаврам я,
И получаю премию,
И уезжаю в прерию,
И принимаю к сердцу
Бесправие туземцев,
И про поездку эту
Пишу рассказ в газету.
НА свет только в защитных очках,
Яркий луч мне режет глаз,
А на разрозненных клочках
Бодрая поступь плакатных фраз.
Поэтизированная ложь,
Публицистическая жаль,
Периодический туман,
На незнакомую даль.
Молчание бразильцев,
Отчаянье чилийцев,
Здесь солнце, там ночная тень,
На самолете целый день…
А за углом пивнушка
И водочка в розлив.
Здесь каждый после кружки,
И смел и говорлив.
Здесь спорят до кулачек
За жизнь и за футбол,
И ручеек заначек
Течет на грязный стол.
И пьяных откровений,
Надрывное влечет,
И глубина явлений
ЧистА, как первый лед.
И кто тут угадает
Агента - стукача,
Здесь мыльный дух витает
Веревки палача.
И наполняя вены
Креплененьким пивцом,
Здесь кроют перемены
Солененьким словцом.
И, стоя, в раскорячку,
Как палубный матрос,
То усмиряют качку,
А то идут вразнос.
Но, нагрузившись, зело,
И дань, отдав, словам,
Излив, что накипело,
Плетутся по домам.
Бог им судья,
Ищут да обрящут.
Мой же тыл - семья,
Край передний - ящик.
Светлое окно
В замкнутой квартире,
Луч - веретено,
В затемненном мире.
Подползет недуг.
Скрутит, как веревкой,
Лечит теледух
Психотренировкой.
С камерой брожу
По горам и странам,
Хоть в трусах сижу
У телеэкрана.
Каждый выходной
Становлюсь солдатом,
Ну а в час ночной,
Теледепутатом.
Я кидаю в зал
Рубленые фразы,
Я ведь обещал
Выполнять заказы.
Голосую пункт
Я двумя руками,
Иль гоню с трибуны
Всеми каблуками.
Вот я, как Собчак,
Точен и логичен,
Вот я, как пиджак,
Сер и обезличен.
Вот держу я стенку,
Тверд, принципиален,
Вот, как Евтушенко,
Эмоционален.
Ночь ли напролет
Слушать Горбачева?
Щелк, и мне поет
Алла Пугачева.
Или подмигнет
Мне эмблема «Взгляда»
Вроде намекнет,
Это то что надо.
Так проходят сутки,
Из которых годы,
Вечности минутки
И прогноз погоды…
Как это продолжалось.
1. АЭРОПОРТ Март, 1990г.
1
Не по велению Господню,
А по служебному листу,
Я оказался в преисподней,
В Сургутском аэропорту!
Стояла хлябь исхода марта,
Прорыв весны в Тюменский край.
Я понял «Бита твоя карта,
Садись, кунак, и загорай»
Мой завтрак был довольно скучный,
А тут, с кишками, пирожки,
Но с той же темой, неразлучный,
Народ брал приступом лотки.
Как будто бы, на поле сечи,
Слетелось стаей воронье…
Я постоял, послушал речи
О перспективах на жилье.
О том, что в Сочи плохо с сыром,
А в Арзамасе нет конфет,
А здесь, так слякотно и сыро,
И плохо действует буфет.
Я заскучал и забожился
Шестеркой в лапах пахана,
Всуе по маме обложился,
Щемящее захотел вина…
И снова очередь! Как гнуса
Людей. Ищу ее концы.
Здесь хлеб дают и соль, для вкуса,
И по пятнадцать - огурцы.
Да, не один я, эка штука,
Аж сто двадцатый, под расчет,
Стою, не рыпаясь, без звука,
Гадая, чет или нечет.
Так я расчел, что мне не хватит,
Я кончил школу молодцом.
Но все ж, как сладок и приятен,
Мне запах хлеба с огурцом.
Вот так, нанюхавшись до колик,
Я минул, с жалостью, буфет.
Мой путь лежал вдоль секций-стоек,
В альтернативный туалет.
2
В Сургутских аэро-клозетах,
В обоих, плата не при чем,
Срамного запаха вендетта,
Висит дамокловым мечом.
Но я пошел без респиратора
Туда, где риск и неуют,
А, в платном, - там кооператоры,
Там сдачу вытеркой сдают.
А здесь, хоть сложно и невнятпо,
И воздух - чистый аммиак,
Зато свободно, ненакладно,
Здесь очищаешься за так.
Но я оставлю описанье
Санмест, не в этом соль и сок,
В конце концов, лишь чуть желанья,,
Сходить культурно б, каждый смог.
От персонала не зависит
Привычек наших грубый тон,
И до цирюльни не возвысит,
Пусть, даже, и рублевый звон.
3
Итак, набив желудок…носом,
Вдохнув живительный состав,
Разбитый аэро - хаосом,
Плетусь искать гражданских прав.
Мои запросы не нахальны,
Просты и святы, и честны,
В любой формации лояльны,
Упасть, забыться, видеть сны.
На ста скамьях и на бетонном
Полу обоих этажей,
Столпотворенье Вавилона
Увидел я, без миражей.
Здесь шла серьезная работа, -
Кто рвался в видеосалон,
Кто с лавки спихивал кого-то.
Здесь властвовал не наш закон!
Один прилег на парапете,
Другого места не нашел.
Забылся. Захрапел, как йети,
Свалился, повредил мосол.
Другой, вахтовщик утомленный,
Должно, лишь утром, с вышки слез,
Спал на газете, расстеленной,
Да захотелось парню в лес.
Он встал, не видя пассажиров,
И помочился под скамью,
Он был такой убогий, сирый,
Как бы, у бездны на краю.
Его соседка захотела
Поднять скандал, на весь удел.
Остановили «Эко дело,
Благодари, что не присел»
Вообще, в том ажиотаже,
Отметить было мудрено,
Толь это шалость в сонном раже,
Толь это видео-кино.
Ведь круглосуточно, победно,
За металлической стеной,
Без сна, оправки, без обеда,
Царил Эрот и Мордобой.
Там Норрис Чак ногой бессменной
Крушил скелеты, словно воск,
А, Ниндзя, духом несравненным,
Живил-будил тускневший мозг.
Людей, то звали в накопитель,
То гнали, вновь, на рубежи,
Я думал «Сохрани, Спаситель,
Сейчас возьмутся за ножи»
К нам вышел сам начальник порта,
Он взял и эту высоту.
Он мягко рек «Езжайте в город,
Не создавайте суету.
И, нечего, и отколитесь,
Я вам не царь и не герой!»
Он чувствовал себя, как рыцарь,
Который поломал весь строй.
А сводка, все вещала лихо,
Переносились все срока,
Зал взбрыкивался, замирал и тихо,
Катилась времени река.
4
«Привет, земляк! Куда дорога?
На промыслы» Ответ один.
Но если, нефти столько много,
То где же, где же керосин?
Уходит в прорву кровь земная,
Судьбу потомков - на весы!
Но нет машин у нефте-края
Для обработки полосы.
Бледнела мгла из водной пыли,
Плюс с минусом играли в винт,
Вторые сутки мимо плыли,
Какой еще покажут финт?
Но, сглаживая квадратуру круга,
«Ан» заурчали на плацу,
Навязанная небом, скука,
Как видно, двигалась к концу.
Вот наша аэро-темница,
Чуть, приоткрыла ворота.
Нам, с завистью, внимали лица
Других заложников порта.
Конец невольному плененью,
Взят заключительный аккорд.
Не по Господнему веленью,
До новых встреч, Аэропорт!
2. ТАБАЧНЫЙ БУНТ. Сентябрь, 1990г.
Обычный, будний, серый день,
Безвкусный, словно соска,
Толпы многоголовой, тень,
Чернеет у киоска.
Проходит час, за ним другой,
Томительно до зуда,
И в мире, как перед грозой,
Тревога, тяжесть, смута.
Вот пара ярых смельчаков,
Вобрав десятков волю,
Путь режет, в несколько скачков,
Машинному раздолью.
И сразу все за ними, вмиг,
Выстраивают стенку,
И ты, хоть в плач, и ты, хоть в крик,
Гаси, водитель, стрелку.
На газ нельзя, перед тобой,
Твой брат, курильщик бедный,
Обижен злыднею - судьбой,
Стоит худой и бледный.
Стоит лоб в лоб, стоит глаз в глаз,
Решительный и злобный,
И многодецибельный глас,
Толпы за ним, утробный.
Жаль, нет булыжника сейчас,
По старому обряду,
Приспело время, в самый раз,
Устроить баррикаду.
Со стороны подходит мент,
Со звездами, погоны.
«Эй, прекращай эксперимент,
Не то придут ОМОНы»
Лицо лоснится сытым злом,
И сам детина в теле.
«Что, дуры, прете напролом,
Дубинок захотели?»
Но что регалии сейчас,
Для взвинченного люда,
«Эй, капитан, нам не до вас,
Подите прочь отсюда!»
И сразу, где осанка вся,
Где наглость сытой власти?
Махнул рукой и подался,
Подальше от напасти.
Но напряжение растет,
Гудят, визжат клаксоны.
Таксист, какой-то буром прет,
Пытаясь смять заслоны.
«Нет, брат, шалишь ты, погоди,
Пускаем только с хлебом.
Да вот, медпомощь пропусти,
Больной сыграет в небо.
Пока к нам не придет фургон
Табачного товара,
Пикет не снимем, дух ваш вон,
С дорог и тротуара»
Так длился час, за ним второй,
Поток все разрастался,
И, как вначале, лишь игрой,
Момент уж не казался.
Но, вдруг, отрывистое «Ша,
Вон, с куревом, машина»
И очередь, занять спеша,
Рассыпалась дружина.
Бегут к заветному ларьку,
Забыв про все на свете,
Честь, отдавая кулаку,
Пинку. Совсем, как дети.
Вот захлебнулся чей-то крик,
Помяли бедолагу,
Кто молодой, а кто старик,
За пару пачек в драку.
Эх, люди, люди, разве так,
Решаются вопросы?
Порядок был, теперь - бардак,
За что? За папиросы…
Еще, минуты три назад,
Я зрел Глаза и Лица,
А подвезли табачный яд,
На чем остановиться?
Опять, привычная вражда,
Как за вином, иль мясом.
И нет имен! И, как всегда,
Все превратились в массы.
И спросишь, в чем же здесь секрет,
И отчего нехватка?
И сколько надо сигарет,
И сколько водки и конфет
Для мира и порядка?
И кто же, кто же виноват,
Что злом себя испачкав,
В лицо харкает свату сват,
И куму кум, и брату брат,
За пайку и за пачку…
Чем закончилось.
1.Беловежский гамбит. Декабрь, 1991г.
Было много хлеба, соли, лука,
Баргузинский соболь жировал,
И над всем над этим знатный Кукиш,
Жил себе вовсю, да поживал.
Время шло, и Фига наливалась,
Ну, росла, как тесто на дрожжах,
Близ нее сообщество питалось,
Русский, украинец, хант, казах.
Благость, словно «Иисус воскресе»
Было с чем собраться на троих,
Так сказать, и Дуля в интересе,
И гуцул чеченцем при своих.
Правда, комбинация такая,
Кой кому пришлась не по душе,
Вот и потянули из потая
Революционные клише.
И теперь, ни водки, ни цибули,
Впрочем, и пенька исчезла вмиг,
Но зато, у каждого по дуле,
А большого Кукиша на фиг.
2. Рынок. Январь, 1991г.
Мы дверь пинком открыли в рынок,
Едва ее не оторвав,
И вот, теперь, с молочных кринок,
Мы лижем сбой…гражданских прав.
Мы все равны, как две сосиски,
Рабочий, служащий, джентльмен,
Один потягивает виски,
Другой сосет духи «Кармен»
Теперь ура, теперь за дело,
За руки взялись и вперед!
Да вот беда, на рынок белый,
Опять остался черный ход.
ЦЕНЫ. Январь, 1992г.
Как по всей Руси
Крик до небеси,
Цены, цены, цены,
И на почве этой
С самого рассвета,
Сцены, сцены, сцены.
У прилавка давка,
Не видать прилавка,
Правда, и товара нет.
Прет толпа с мороза,
С ночи ждут завоза,
Толь конфет, то ли сигарет.
Бедный покупатель,
Добытчик - хвататель,
Чего б не внесли,
Кто-то здесь и днюет,
Кто-то и ночует,
Да довели.
«Не было печали,
Черти накачали,
Меченого нам.
Жили хоть не броско,
Зато с маслом постным,
А теперь - бедлам.
Биржи и концерны
Взвинчивают цены.
В общем, буржуи,
Пусть уж коммунисты,
Хоть рылом не чисты,
Но зато свои.
Хоть и староваты,
Хоть и вороваты,
Но и нам кусок.
А кооператор -
Все себе до хаты,
Язви его в бок.
При Советской власти,
Хоть не жили всласть мы,
Сахарок - то был,
А при этих - где уж,
На рожденье - ветошь,
Да на гроб - горбыль.
Ой, бабы, обидно,
И подумать стыдно,
Вслух, не говорю.
Хоть на это место,
Листик вешай, вместо…
Прямо, как в раю»
Бедная Россия,
Вот те и Мессия,
И особый путь.
Раскрутили лихо,
А теперь бы тихо
Сесть, передохнуть.
Или передохнуть,
Ни вздохнув, ни охнув,
В петлю, и - айда!
Но и тут не мило
Ни пеньки, ни мыла,
Прямо, маета.
Как по всей стране
Слово не в цене,
А на остальное - цены.
И на этой почве,
С рани и до ночи,
СЦЕНЫ, СЦЕНЫ, СЦЕНЫ…
Октябрь, 1993г.
Ну, вот и финиш! Дальше что?
А, ничего, час грядет близкий,
Надвинув шляпу и пальто,
Ретироваться по-английски.
Не попрощавшись, тихо, молча,
Уйти от всех и от себя,
Вином в сей мир, предельно волчий,
Пути обратные топя.
Уйти туда, где запах роз,
А не породы человечьей,
Тупой, завистливой, увечной,
Пробитой подлостью насквозь.
Но где тот мир - везде стада
Двуногих, жадных негодяев,
Здесь все живое умирает,
Здесь все дороги никуда.
Поэты века золотого,
Серебряного трубачи,
Ведь рвали маски палачи,
От слова вашего святого.
Где был источник вдохновенья,
И где черпался ваш талант,
Теперь огромный транспарант,
С аршинным словом «Разрушенье»
Не видно боголюбых ликов,
Одни свинячьи пятаки
И обслюнявлены клыки
Нетерпеливостью великой.
В верхах ответственных постов
Забыты честь и чистоплотность,
И прет не живость, а животность
Из сотен глаз, и сотен ртов.
Нет ничего святого боле,
Лишь долгий счет, тугой карман -
Причины всех душевных ран,
Мерило радости и боли.
Расколот прошлого кувшин,
А будущего, не замешан.
Бредет на ощупь, в тьме кромешной,
Растрескавшийся Исполин!
Итог
Канатчикова дача - 2006.
Поведал краснобай по телевизору
Стабильность, мол, у нас, в конце концов.
И я, в аптеке, заглянув к провизору,
Умело нахамил ему в лицо.
За то, что он не смотрит аналитиков,
Не внемлет общепринятым клише,
И на лекарства, несмотря на критику,
Накинул цены, поимев гешефт.
Стабильно дешевеют ассигнации,
Уже на пятитысячную счет,
Ну а в умах, стабильная прострация,
Как будто, ткнули мордой о капот.
И устоялись скорбные послания,
Статистика стабильности в Чечне,
И проросли бурьяны обнищания
В аршин, на рукотворной целине.
Немало проскрипел годков на свете я,
Но гложет обстоятельство одно,
Уж позади, двадцатое столетие,
А мы стабильно катимся на дно.
Когда-то, и, совсем, в другой эпохе,
С беспечною и легкою душой,
Блюли инакомыслия мы крохи,
Язвили про кладбищенский покой.
И вот, чтоб оценить сравненье это,
И, может, убаюкать свой глагол,
Влекомый неуемностью поэта
На кладбище смиренное зашел
И копачи с погоста мне озвучили
«Цена за место очень высока,
Стабильность конкуренции, по случаю,
Проверили четыре мужика»
«Они хотели закопать приятеля,
Бессовестно занизив свой тариф,
А опустили цех гробокопателей,
Теперь стабильны в хирургии «Склиф»
Потом, певцы кайла, за сто на брата,
Дополнили печальный реализм,
Мол, ходят здесь, конкретные ребята,
И чинят на могилах катаклизм.
Что по ночам, октябрьским, тут шумно,
Хоть шАбаш этот пришлый и не наш,
Все скачут в балахонах, драных шубах,
И с тыквами идут на абордаж.
И я подумал «Вот те и эклога,
Такой он, знать, кладбищенский покой,
Уж, если, даже здесь забыли бога,
Что ж делать за погостовой чертой?»
И в рваный мир, где хитрый телеящик,
Диктует поведение толпы,
С надеждою «Кто ищет, тот обрящет»
Направил я усталые стопы…
Операция «Глобализация» Январь, 2008г.
*****
Покосившаяся избенка
В умирающей деревушке,
Два утенка да три куренка –
Вот и все хозяйство старушки.
Сыновей засосало в город,
Где-то сгинули там на «стрелке»,
Кто починит колодезный ворот,
Доглядит за худою стрехой?
И гнетет сырое ненастье,
На душе, как на улице – морось,
Где ты внучек, бабкино счастье,
Где твой звонкий ребячий голос?
Доживает свой век деревня
С одинокими стариками,
Давит нА сердце стылое время,
Как замшелый могильный камень…
*****
Руины заводов страшат,
Взывают развалины к мщенью,
Сменяется видеоряд
Сплошной Куршевелевой тенью.
Высокий удачливый тип
С толпой дорогих проституток,
Садится в сверкающий джип
Комфортных Гренобльских суток.
Удел мозаичной страны –
Убогость разорванной мысли,
Верны! Безгранично верны
Своей перевернутой жизни.
Пошли добровольно мы в строй,
Не жить, не учиться, не строить,
А двигаться по круговой,
Сужая простор для героев.
И тем, расширяя охват
Предательством, алчностью, ленью,
Мы век отступили назад,
Мы предали три поколенья.
По душам прошелся Пилат,
И взрывы нас мажут по стенам,
Смываем, и снова назад
К Беслану, с его гексагеном.
Туманная перспектива.
Случай на полигоне. 200? Год.
По природе – оригинал,
Он же бывший интеллигент,
Увлеченно на свалке искал
Полной жизни ассортимент.
Он работал вдумчиво и
Постоянно ему везло,
Хлеб, консервы в мешок текли,
Конкурентам его назло.
А какой был воздух вокруг,
Дух свободы. Он с ног сшибал.
Полной грудью вдыхал этот дух,
Прирожденный оригинал.
На паях с ним на свалке жили
Пара кошек, облезлый пес.
Два БОМЖа свободу любили
На троих с проституткой, до слез.
Под бутылку паленой водки,
И закрутку просроченных шпрот,
Били в грудь, надрывая глотки,
За свободу и за народ.
Безусловным авторитетом,
Там, где антропогенный свал,
Был, зовущийся интеллигентом,
От природы, оригинал.
Званье лидера – неформала
Приобрел он за свой объем,
Ежедневных находок в развалах
Из того, что едим и пьем.
Он ловчил при дележке добычи
Ублажал бандитов извне,
В общем, свалки суровый обычай,
Исполнял по понятьям, вполне.
Но людскую натуру, все же,
До нюансов не изучить.
Человек озлобиться может,
Если раз, другой не долить.
Был такой неприятный случай
С обитателем мусорных ям:
При разливе настойки жгучей,
Обделен был на двадцать грамм.
И обиду тупую, злую,
На певца новомодных идей,
Как и зависть на славу чужую,
Затаил один из БОМЖей.
Затаил и упрятал в память
Жесткой мести, сладкий финал.
Этот случай ему представил
Наш природный оригинал.
Он устроил в свою годовщину
Посиделки, в одной из нор.
Как обычно, на дармовщину,
Люд помоечный очень скор.
Вот собрались БОМЖи, проститутка,
Пес облезлый, интеллигент.
Пара кошек, зайдя на минутку,
Чуть украсили этот момент.
И давай высказывать доке
Всех помоек и ям выгребных:
«Глазомер должен быть очень строгий
При разлитии на троих.
Социальная справедливость
Все ж главнее личных свобод.
Не прошел ты проверку на вшивость,
Ты не лидер, а идиот!
Выживать в одиночку плохо,
А, тем более, водку пить,
К коллективу, обратно, дорогу,
Мы решили восстановить!
Нам такого проныру не надо,
Чтоб в открытую не доливал.
Вот порог тебе, вон – ограда,
Ты совсем не оригинал!»
Пес облезлый ощерил зубы,
Кошки выпустили коготки.
Не сказать, чтоб народ был грубый,
От обиды грелись мозги.
И пошел тот, который вдумчивый,
Он обижен был тоже до слез.
Лишь вдогонку ему, заученно,
Глухо тявкнул облезлый пес…
Эпилог.
Я провокатор, господа,
Я провоцирую тревогу,
И весь заряжен на дорогу
В действительность из никуда…
Я созерцатель, господа,
Анализирую событья,
Причины сбоя, неприбытья
Во время «П» из никогда…
Я злой художник, господа,
Мои картины черных красок –
Плевок в палитру ваших сказок
О сладком будущем Труда…
Сарказм и скепсис, господа –
Вот человеческое кредо,
На вашу пиррову победу,
Что мнит себя, как «Навсегда»
Нет, не надейтесь, господа,
На продолжительность успеха…
Вы – кратковременная веха,
Предмет убийственного смеха,
В пути из «князи» в никуда!
|
