Осень. Утро. Воздух колодезный, тверёзый. Напряжённая тишина как после ссоры. Ближняя перспектива не меняла позы Лет сто – изба, кривенький воротник забора, Заколоченные крест на крест чёрные окна, Будто играл тут в «крестики-нолики» кто-то. Ноль победил, и печаль сплетает волокна Заброшенного, безлюдного горизонта. Серое поле, паханное лишь ветрами. Небо, что к земле припало как врач к больному. Здесь настоящее, как бы, лежит «парами», То есть - ожидание переросло в дрёму. На бугре ржавеет железная скотина – Металл может выдержать всё, кроме забвенья – Тракторист пятый год справляет именины, Пасху, Первое Мая, Покров, день рожденья. Председатель спьяну сжёг сельсовет и школу. Теперь в бегах, но его ни кто и не ищет – Участковый грезит о перемене пола. Народ безмолвствует, точнее в кулак свищет – От нужды не спрятаться и не скрыться бегством. В Коридорах Власти затерялась зарплата – Закон Ломоносова приемлем и к средствам, Спросите об этом своего депутата. На проводах, с пернатыми в виде прищепок, Бельишко своё развесило Бабье Лето. Облако, что похоже на гипсовый слепок Любившего женщин, Русь, и водку Поэта, Проплывает над оцепеневшей свободой. В избах, как портреты вождя впавшего в кому, Висят циферблаты. На стекле небосвода Блестящая муха превозмогает дрёму. Вдалеке кресты деревянными руками Словно обнимают друг друга, воздух синий, Черту горизонта в ржавом, осеннем хламе. И видя всё это, выдыхаешь: «Россия!..»
|