Ветер в конвульсии
Бьёт до отёков глаза.
Падает что-то с пронзительностью
И – по нервам.
Кто-то кричал меня, хрипом,
А я же не вижу – слепа;
Даже не плачу – совсем как тогда,
При рождении первом.
Нет, я не плачу –
Он силой мне вырвал слезу,
Ресницы раздвинув,
И их от глазниц отрывая!
О, боже! Что было не так?
И кого я сегодня кляну?
И куда я умру? А умру –
Что же тогда потеряю?..
За несметной толпой
Опрокинутых словом «тоска»
Улетели стервятники,
Прошлых ещё дожирая.
Все мы – изо дня в день. Это жизнь?
Лучше гвоздь у виска,
Или кнут (даже у боли
Разнообразье бывает).
Я ведь знала, врываясь
В бесстыдную ночь до гола,
Что в тюрьме и без неба
Намного больше свободы.
Только там, раздирающий стон
Опрокинувши, казнь
Не поднимет его из души моей дна.
Что же после?
После – наверно, опять эта ночь:
Без начала, конца;
Та, что смотрит, как призрак,
Сквозь мрак невидимо,
Забирая рассудок, сознанье,
Спокойствие вечного сна;
Та, что пришла
И осталась моей нелюдимой.
И таким же дождём,
Разрезая мне плоскость стекла,
Оставляющим шрамы на окнах,
На сердце и даже на стали,
Она раньше пыталась убить меня,
Но – увы, не смогла;
Меня снова забыли спросить
И опять помешали!
Я смеялась – живу, слава Богу,
Но за это ли слава Eму?!
Я смеялась сквозь жидкую соль,
Разъедавшую веки.
Я кричала, что я ничего не теряю,
Если умру.
Я рыдала, без слёз,
Как и в день мой рожденья последний.
2000
|
