Пробуждение
Поэзия – это тонкое прекрасное объяснение мира...
Поль Валери.
Март
Март, как сильный, синий всадник,
Въехал в белый палисадник,
И февраль – владыка вьюжный
Был низложен ветром южным!
Весна
У солнышка лучи остры, упруги –
Весна их правит на точильном круге.
По всей земле – искрящие фонтанчики.
Подснежники.
Фиалки.
Одуванчики.
Апрель
От лужиц веселые блики,
Грачи заполошно кричат.
Зеленые ушки брусники
Из рыхлого снега торчат.
В озябших кустах перелесков
Из гнили и пней с каждым днем
Все больше глазеет пролесок•,
Пронзающих синим огнем!
Утро
Там, где с вечера клубилась,
Обнимая землю, мгла,
Жарко зорька пробудилась,
Вспыхнув, речку подожгла.
А река, на заворотке
Переливчато звеня,
Под чернеющие лодки
Ускользнула от огня!
Ночь проснулась. Идет и не прячется.
Легким шагом над сонной водой.
Истончается в явь до прозрачности
И теряет звезду за звездой.
Утренняя дойка
Молочные звоны о донце.
Отцежена синь в облаках.
Неспешно восходят два солнца –
В подойнике и на рогах!
Начало дня
Солнце выглянуло, что ли?
Выгнул красный зверь хребет?
Иль Земля по чьей-то воле
Поднырнула под рассвет?
Как ребенок виноватый,
Надрожавшийся в углу,
Вдруг бочком, чуть кривовато
Шар земной скользнул к теплу.
Встал, как не было и ночи,
День такой – что говорить? –
Будто сам собою хочет
Землю отблагодарить!
Былинное
У края старой рытвины, окопа ль,
На три сторонки головы клоня,
Растут боярышник, дубок и тополь
Из одного обугленного пня.
Стоят, смыкая в бурю ветки-плечи,
Зеленой тенью трех богатырей.
Растущий памятник боям и сечам
Не на одном из многих пустырей!
Мотыльки
На месте былого костра –
Крапива, зола, кожура,
Похожие на угольки,
Рожденные здесь мотыльки.
Чернеет, глядишь, уголек,
И вдруг – будто снова в огне:
Увидев полет свой во сне,
Крылом шевельнул мотылек!
Фляга
Окопы-шрамы вдоль оврага.
Насквозь простреленная фляга.
Я зачерпнул бы из криницы –
Из глуби ран война струится.
Гляжу в нее прицельным взглядом
И вижу явь и призрак рядом:
Зрачки из дали опаленной
Следят – их сорок миллионов.
Пью, пробуждаясь, память-влагу.
Храню расстрелянную флягу.
В полосе отвода
За двумя обочинами –
Вечно озабоченная,
Грохотом известная
Линия железная.
А в траве меж грохотами
Молотками крохотными
Бьют по наковаленкам
Кузнечики маленькие.
Словно ладят новенькие
Серебринки тоненькие,
Чтобы меж травинками
Стали им тропинками.
Вечером
Заря – огневая плясунья,
Под ней – горизонт, как струна.
А выше – готова глазунья –
Сквозь облако светит луна!
Как солнышко сéло –
Селó как осело.
Присел дальний лес.
Иль вовсе исчез?
Свобода
Свободен ли земной цветок,
Которому назначен срок
Раскрытия и увяданья
И предусмотрено заданье
По аромату и расцветке –
На протяжении всей ветки –
На день, на месяц, на года?
Он говорит, – свободен, да!
Свободен каждым лепестком,
Пыльцой, тычинкой, стебельком
С округлой тяжестью для плода.
Да что ж такое-то – свобода?
Ночная дорога
Поездными огнями разорванный,
В щели окон проникнуть стремясь,
Ветер следом бежит, меж платформами
Оступаясь в кюветную грязь.
Тянет в небе неспешную борозду
Тонкий месяц, как лемех, остер.
Улыбается в рыжую бороду
Пробудившийся в поле костер.
Отчество
Я папино имя пишу на ладони.
Ему запретили бывать в нашем доме.
Царапаю по столу
Кухонной сталью
Имя, что взрослому
Отчеством станет...
У светофора
Уснула, уснула стальная река,
В рассветной тиши утонула.
Змеино гремучила издалека
И вдруг отрешилась от гула.
Над нею, над нею застыл светофор
И деревом красным кустится.
И ожили звуки: идет медосбор,
И в куст возвращаются птицы.
Проснется, проснется "железка", когда
Проклюнется в красном зеленый.
Опять загрохочут по ней поезда.
Опять запоют перегоны...
Уснула, уснула стальная река,
В рассветной тиши утонула.
Примчалась измученно издалека,
На пару минут прикорнула.
Восходы
Небо, как река, над чередою
Наших дел, безделиц, снов и слов
Уплывает в даль, где за чертою
Удит неизвестный рыболов.
Ни волны, ни шороха, ни плеска.
Лишь однажды в день над суетой
Дергается тоненькая леска
С крутобокой рыбкой золотой.
Солнечная рыбка
Бог – Мухаммад или Вишну,
Саваоф или Аллах –
Он один для всех Всевышний
На земле и в небесах!
Небо, как река, над чередою
Наших дел, безделиц, снов и слов
Уплывает в даль, где за чертою
Удит неизвестный рыболов.
Кто – Мухаммад или Вишну,
Саваоф или Аллах?..
Дарит Солнце всем Всевышний
На равнинах и в горах!
Ни волны, ни шороха, ни плеска.
Лишь однажды в день над суетой
Дергается тоненькая леска
С богоданной рыбкой золотой.
Кто – Мухаммад или Вишну,
Саваоф или Аллах –
Он один Господь Всевышний
На земле и в небесах!
Если
Разглядишь улыбку ивы,
Рыб услышишь голоса
И поймешь, какой счастливый
На заре вишневый сад,
Сколько сил в корявой груше,
Озорства в дожде косом.
Разглядишь и в камне душу,
Если есть душа в самом…
Прощание
Весна уйдет. Отвеселятся льдины,
Оставив память о сверканьи глыб.
Лишь коростель увидит в миг пустынный –
Слезами полнятся глаза у рыб.
И долго птичий голос над водою
Стелиться будет с верезгом сверла,
А берега, ерошась лебедою –
Махать вослед, как сизых два крыла.
Разгадка
Иду вдоль длинного состава
Груженых угольных гондол,
Стирая ветошью устало
С ладоней липкий солидол.
Меня невольно чем-то милым
Влечет к себе вагонный строй,
Могу взахлеб, неутолимо,
Бродить, как в детстве, час, другой.
Как в детстве. Вот она, разгадка
Нелепой нежности моей
И к тормозным стальным площадкам,
И к маркам каменных углей!
...Война, Сибирь... Малыш в испанке,
Во всем похожий на меня,
Со шкворневой вагонной балки
Сгребает крошево угля...
Над нами
Средь пыльных спутанных ветвей,
Невидим, вскрикнул воробей –
"Поберегись" или "Вниманье"? –
И над людским непониманьем
Без рассуждений наших лишних
Другой вспорхнул на тополь с вишни.
Прогулка
Забываешь понемногу
Городскую канитель.
Чу! Дерет нога о ногу
Хрипловато коростель.
Буйнотравье. И соседство
Голубой несуеты.
Млечный Путь опушек детства –
Земляничные цветы –
Под ключицей ли, над бровью
Нежной грустью проросли...
Приземлись! Блины коровьи:
Стадо осенью пасли.
Ужение
В ракитном рассвете июля
Туманно текут берега.
В садке из дырявого тюля
Трусцою кружит мелюзга.
Две удочки ждут молчаливо
Под злым наблюдением ос.
Очнулась ленивая ива:
- Ах, солнце уже поднялось?
*
Рыбка, сдернув наживку,
Уплывет не без плеска.
Колоколец нешибко
Звякнет около лески.
Упадет, понимая
Все коварство рыбалки:
Сорвалась, елки-палки!
Что с той рыбки? Немая!
Кузнечики
Написано: "Лес береги от пожара!" –
Коробка для спичек – мальчишечья тара
Для соли, кузнечиков и мотыля.
Впускаем туда пожужжать и шмеля,
И бабочку. Только тускнеют в неволе.
Так можно их выпустить в чистое поле!
Достанем кузнечика, – робко польет
Царапины жидкостью желтой, как йод.
Кулак разожмем – прыг! – и в травах утонет.
Играем. Шуршим у земли на ладони.
Остановка
Грозно вышла обвальная туча.
Поезд – в рев. Не прорвется никак.
Держит ливень иль встречная круча,
Но колеса искрят, как наждак.
Покорился судьбе скорый поезд.
Что же, плакать? О чем иль, о ком?
Тише, тише... и встал, успокоясь,
И пахнул домовитым дымком.
Лесные паучки
Тронь паутину – отскочит за ветку,
Там подрожит паучок-тонкопряд,
Переживая за хлипкую сетку,
И вперебежку вернется назад.
Ширится гул проходящих моторов,
И пролетающих – высится вой,
А паучок над семьей мухоморов
Замер тихохонько вниз головой.
Сколько их тут? Миллион миллионов?
Ходят ли в гости ночами они,
Чтобы в брейк-дансе паучьих притонов
Не вспоминать одинокие дни?
Радуга
Рассеялся дождь, будто не был,
Смешной разговор завели
Две тучки... Смеется все небо
От уха до уха земли!
Август
Соловьи свое оттенькали.
Небо выцвело, как лен.
В сад с багровыми оттенками
Заглянул из парка клен.
И услышал: свисты зяблика,
Воробьишкино "Жи-ву!" –
Перебило стуком яблоко,
Вдруг упавшее в траву.
* * *
Бег суеты тобой ль отлажен?..
В запале сердце? Сердце – вон!
Заметил кто-нибудь пропажу?
Никто! Все также длится гон.
От бессердечия и длится...
Отвергло б сердце канитель,
Когда возврата нет к синице,
А впереди – где журавель?
***
Мы не идем по времени, – стоим,
А ветры времени нас гнут жестоко.
Не каждый грудью повернется к ним,
Чтоб видеть будущее краем ока…
Арбузы
Что-то в облике их полосатом
Есть от тигров зеленых, редких –
С красной пастью, усаты, пузаты,
И лежат по железным клеткам!
Берег
Чуть живая, со вздохами,
На цепях Иртыша
Грозовыми сполохами
Лижет брюхо баржа.
Лодка спит осторожная,
Парусинный башлык.
Ветка ферродорожная
Глухо бухает в стык.
На песке, за кадушками –
Восковой огонек.
Над страницами Пушкина
Шелестит мотылек...
Ни залома•, ни берега.
Не дрожит огонек.
Рос под именем Эрика.
Кем ты стал, мотылек?
Подсолнух
Будто льва дразнящий обруч в лепестках огня,
У шоссе горит подсолнух, солнышку родня.
Что за диво? Беспризорный – до сих пор живой?
Разве стерпят наши люди, чтобы – с головой?
Стоп! Водитель хищно зыркнул.
Прыгнул в пламя, будто в цирке!
Молния
Артерией с корнями капилляров
Из тучной сини гром пророс
И раскатился с грозных крутояров,
И разаукался вразброс.
Стрельнули тени ружей тополиных,
Готовых с дрожью бить и бить.
И мельком – искра, дума из глубинных:
Вот так бы яро – полюбить!
Избушка
Строят железные дороги, чтобы ездить. Куда и зачем? Л. Толстой.
Отвернулась от рельсовой дрожи,
От уютных, как дом, поездов,
Кособока, ни кожи, ни рожи,
Отщепенка больших городов.
Обведенные синей эмалью
Два окна, будто в туши глаза,
А под ними нахальные мальвы,
Лопухи, лебеда, дереза.
Позади – и дорожные знаки,
И указанный ими режим.
А пред нею – пустырь, буераки
И вопрос: а куда мы спешим?
Стойкость
Когда набежали тяжелые тучи,
И дождь пулеметно ударил о камни,
И вырвались тысячи молний гремучих,
Кромсая округу косыми клыками,
Цветы перестали дышать от испуга,
И птицы и звери к деревьям прижались.
А люди, толкая зонтами друг друга,
Стояли и ждали, и солнца дождались.
Настроение
Нет оправданий перед ночкой темной.
Не накосил ей травушки поемной.
Не вырастил домашней животинки.
Не выткал да не выбелил холстинки.
Не выставил бадьи на край колодца.
Не выстроил мосточка над болотцем.
Иду. Ни опереться на перила.
Хоть бы собака где-то заскулила.
Ни стога. Ни ключа воды напиться.
Ни в тряпочку вздохнуть. Ни зги. Темница.
Чудеса детства
Два цыпленка Цып и Ко
Убежали далеко.
Квохчет курица: "Беда,
Ой, вернитесь! Куд-куда?!"
Не слыхали Цып и Ко.
Разыскать их нелегко.
Пролетает самолет,
Может, он цыплят найдет?
Он не страшный, вовсе нет!
Он не коршун-куроед.
Говорит, жужжа: "Жу-жу,
Я вас к маме провожу!"
Ну, волшебник
Шахер Махер!
Жить не может
Без чудес:
Бросит в чай
Кусками сахар –
Фокус-покус –
Тот исчез!
Рос до осени каштан
Совсем без надзора.
Приглядитесь – не каштан,
А прямо обжора!
Пять яиц одним глотком
За завтраком глушит.
Весь измазался желтком
По самые уши!
Эхо
Его спрошу я: "Где ты?"
Ответит, что – нигде.
Неправда. Есть приметы, –
В мерцающей воде
На донышке колодца
Отзывчиво живет:
Кричу я – отзовется,
Умолкну – позовет!
Попугай
Висит, качаясь, на виду,
Как трубка телефонная.
Визжит, кричит – не какаду,
А чисто какофония!
Чтоб помолчал немножко,
Не припугнуть ли кошкой?
Его пугай, иль там ругай,
А он кричит (ну, попугай!):
- Ты сам дурак! Не покупай!
Сентябрь
День-деньской играют ветры,
Точно в ножички, стрижами,
Отмеряют километры
Пылевыми виражами,
Исчезая вслед за солнцем.
По утрам еще оконцем
Приоткрыто стынет месяц,
Но уже проселки месит
Мелкий дождь. Осенний месяц.
Татьяне
"Татьяна, помнишь дни золотые?" –
Петр Лещенко и патефон.
Я на фото гляжу – это ты ли?
Рядом я – ново-омский пижон.
В черной шапке и синей фуфайке,
В белых бурках на красном ранту –
Первый парень своей Замарайки
С нержавеющей фиксой во рту.
Возвращаются нынче фасоны
Прежних платьев и шляпок твоих.
Не нужны дамской моде резоны –
Нарасхват старина у портних.
Невозвратны года молодые,
Их святыни, любовь – будто сон...
Помнишь ты, "помнишь грезы былые?" –
Петр Лещенко и патефон?
Осинки
Целый день в пролетах сосен,
Тонкие, как льдинки,
Облака разносят осень...
Не согреть вам неба просинь,
Красные осинки!
Полевая
Другого места нет вам, что ли?
Как осень, так – в лесу, в саду...
А если осень в чистом поле?
Не у поэтов на виду?..
Тихонько ходит холод синий,
Сгоняя к дымному огню
Кусты ободранной полыни,
Дикообразную стерню...
Лишь ветер-вестник снежной бури
Не сушит слезы у костра...
Вот где простор недоброй дури.
Вот где тоска – острым остра...
Первый снег
Все новым кажется кругом –
И дальний лес, и близкий дом.
На что – знакомые места,
Но под пушистым покрывалом
Нет ни дороги, ни моста –
Все изумляет небывалым!
Притихли галки на скирдах,
И не летают самолеты.
Идет концерт на проводах,
Где воробьи – певцы и ноты!
Добродушно шел и мудро.
Но устал, уснул под утро
На деревьях, пашнях, крышах,
На других снегах, не слыша,
Что крадутся с моря вьюги.
И шипованней севрюги,
И грубей угриной кожи
Станет снег. И злее – тоже.
Жду тебя
Вечер, снегом иссеребрян,
Вслед за мной бежит, скрипя.
Чу? – забор молчал все время –
Надпись мелом: "Жду тебя"!
Желтый дворник смотрит грозно:
"Ну, дознаюсь, чья мазня!"
А быть может, все серьезно?
Мог быть автором и я?
Ну-ка, гляну со значеньем
На забор и двух девчат
С непонятным поведеньем,
Что у надписи торчат.
Как две туфли уплясали,
Я – с движеньем головы:
"Это... вы здесь написали?"
"Нет... подумала, что вы..."
Стог
Стог непокрытый, неодетый
На перекрестье непогод –
Забыт,
Ничейный сгусток лета,
И летом пахнет круглый год.
Лыжи
Мазал мазью на мороз,
Натирал для таянья.
Выходил на школьный кросс,
Бегал на свидания.
След во след – скользящий бег.
Догонял упрямицу!
Все проходит... Стает снег,
А лыжня – останется!
Металлическое
Как заклепки зари,
На снегу снегири
Многорядно разбросаны.
Цепенеет лежмя,
Как стальная, лыжня
Между медными соснами.
Поднялись на дыбы
Световые столбы
Над фонарными плясами.
Зла в металле зима,
И цепями дома
Из огней опоясались.
Февраль
Ночь.
В окошко сельской бани
Заяц тощий барабанит.
Очень хочется забраться
К отразившемуся братцу.
Не зовет никто косого
На ночлег и разносолы,
И приходится опять
Ту же яблоню глодать.
На рубеже
Февраль отвыл.
Слаба и зла,
Весна дворняжкой приползла.
Днем вырывала птичьи перья,
Хрустела настом по утрам...
Следили окна с недоверьем,
Не выставляли зимних рам.
Метель
Во тьме над проселком
Вдоль рощи парила,
Недремлющим елкам
Подушки дарила.
Прошлась по пригоркам,
В селе побывала,
Над дымом прогорклым
Шурша покрывалом.
Вернувшись к опушке,
Недолго свистала –
В свои же подушки
Уткнулась. Устала.
На быстрине
Через речку-быстрину переправа.
Поперек ли плыть струи? Влево? Вправо?
Чтобы к месту угодить назначенья,
Лучше выше заходить по теченью.
Сносит в низость, в подлецы жизнь порою.
Возносись в мечтах своих до героя!
Весной
Волчью с подпалами шкуру
Стелет весна у дорог.
Хватит, зима, тебе сдуру
Снеги навьюживать впрок.
Март! И сосульки, что свечи,
Пламенем капают вниз.
Вверх устремляются печи,
Выгнув дымы на карниз.
Март! Над ручьем-балагуром
Стая стрекочет сорок.
Волчью с проталами шкуру
Стелет весна у дорог.
Вчерашние снеги в звенящем разбеге
С игристой зарей на плаву
Спросонья замечу
И брошусь навстречу,
И крикну: "Еще поживу!"
С веселым восходом опустит на воду
Светило свой огненный меч.
Схватить бы да к ночи
И дел наворочать,
И стылое сердце возжечь!
Дурманное
Февралю отслужили метели,
И весну я в охапке несу:
Это в марте-начале апреля
Расцветает багульник в лесу.
Не цвела ни крушина, ни ива,
Он и сам ни листка не пустил,
Но, расцвеченный мелко крикливо,
Показался до одури мил!
Дотащился с весной до вокзала,
Повстречалась училкина дочь.
"Да ведь он ядовитый", – сказала,
И отбросил я глупости прочь.
"Незнакомка"
Иду средь многих. Липких лиц
Докучный ряд.
Из-под опущенных ресниц –
Прицельный взгляд!
В нем взор единственной моей
Ищу с тоской...
Он то же пережил, ей-ей! –
Творец. Крамской.
Могу
Весна идет. Над кленами
Далекими знаменами,
Белесыми слегка,
Над неисповедимыми
Задумчивыми дымами
Несутся облака.
Весна. Цветы домашние
Во сне гуляют пашнями,
Порхают на лугу,
И клены в небо просятся,
И я за ними броситься
Могу. Все, все могу!
Скорость
Навстречу то широкие поля,
То коридор, лесами окаймленный,
В стекле кабины, зренье опаля,
Сверкают светом желтым иль зеленым.
А сдвинь окно – такой рванет напор,
Что станет слышен дизель еле-еле,
И сердце, всем ветрам наперекор,
Рванется ввысь, как мальчик на качелях.
Его подхватит радостная боль.
Оно начнет все яростнее биться,
Не умещая к скорости любовь.
В нее нельзя мужчинам не влюбиться!
Вопросы
Неужто уходит родная земля?
И что с нею сталось, ругают ругмя?
Неужто разносят, как с тополя пух,
Отчизну под ноги людских нескладух?
А это не ваш ли оставленный дом?
Не ваша ли мать пред закатным окном?
А вы?
Не хлебом единым,
Который едим мы,
Жив мир – нам твердили стократ.
Самим не пора ли
Отведать морали,
Как принял цикуту Сократ?
Мешал он всем умным –
Великие думы
Являлись не только ему.
Мешал и кретинам,
Сомненьем глубинным
Тревожа рутинную тьму.
Мешал тем, кто верил,
Правдивостью меря
Майевтики скрытый предел,
И тем, кто не верил, –
Что требовал веры
В единство раздумий и дел.
Врага всякой догмы –
Как любим богов мы! –
Столпом объявили его...
А вы заявляли:
"Одно только знаю –
Не знаю, как он, ничего"?
Бывшей
Мелкотравчатой тропкой приду вдоль порядка
Домов приземленных, живучих домов.
На крепких веревках перины и тряпки,
На кольях заплотных заплаты пимов.
Притронусь рукою к шершавым лесинам
И длинно-длиннехонько высмотрю весь
Паучий уклад, окрутивший так сильно
Тебя и Кощея, царящего здесь.
Право
Ты не имеешь права нюни распускать,
На жизнь квохтать, что курица на воду:
Дано природой все, тебе лишь отыскать
Осталось путь вхождения в природу.
И не имеешь права ты ругать людей:
Все правы, только не поймут друг друга.
Не понимая их, и сам ты лиходей
С правами лишь выслушивать их ругань.
Но ты имеешь право знать и понимать,
Что мало путь избрать: так мир устроен –
Чтоб в нем оставить след свой, мало не хромать,
Печатать надо шаг – единым строем.
Люк
Двукрылы, птицы рвутся в небо.
"Пить-пить!" – и могут волю пить.
Люк – однокрыл, нигде-то не был.
Когда полет мог полюбить?
Но скрипло рвался за ветрами,
Дрожа заржавленным крылом,
И прогибался в дряхлой раме,
И будоражил старый дом.
И тарабанил по затвору,
Чтоб, словно сокол, вольным стать.
Ужель забыть возможно пору,
Когда задумал полетать?
Ужель не праздник вольной птахе
Момент единственный, когда
Ее в лазурь возносят взмахи
Согласных крыльев из гнезда?
Он бьется – вëдро ли, ненастье –
Люк однокрылый, бодро ждет
И все надеется на счастье –
Крыло второе отрастет!
Поэзии
Сам виноват, – звучащей прелести поддался
И уши воском залепить не догадался,
Как от сирен – известный Одиссей.
Сам виноват, – с решительностью всей,
Как Диоген пред грозным ликом властелина,
Воскликнуть не сумел: "Не заслоняй светило!"...
Чему и рад...
Поэтому
Обучая подростков отважной профессии,
Увлеченные взгляды мальчишек ловлю,
И тогда говорю им о русской поэзии,
О стихах и поэтах, которых люблю.
Не всегда имена или строки поэтовы
Им до сердца доходят: все могут забыть,
Чтобы дать подзатыльник соседу. Поэтому
Говорю о поэзии – им же взрослыми быть!
Вопреки
Защита туго знала дело.
Как лук, сгибалась до предела
И напрягалась тетивой,
Вперед, казалось, не глядела –
Перехватила угловой:
Раз! – точный пас – уже полдела! –
Прострел мяча нацелен смело,
Миг назревает голевой!
Инсайд прошел, метнулся телом –
Есть гол, забитый головой!
И тем, чей верх был игровой.
Все ищут логику в футболе,
А вот нарушена на поле –
Прыжки фанатов, грохот, вой!
А ведь футбол – игра, не боле.
Матери
Будто ветер семью разметал.
Было время – не глядя, рубили.
Паровозы – огонь и металл –
Мне дыханье в пути огрубили.
С одиночеством свыкся, представь,
За работой не мучаюсь мукой.
Неужели и узы родства
Разрываются с каждой разлукой?
А наездом – возможно ль связать?
Только сны не приемлют разлада.
В них "прощай" не приснится сказать.
В них прощенье бы высмотреть надо...
Ретро- и перспективно
На праздничный день – тараканьи бега:
На кухне стоит сытный дух пирога,
Бегут Пруссаки из щелей со всех ног –
Девятого мая, парадный пирог!.. Э. С.
…Всадники, соль под седлом, на камзоле.
Вынесли кони на бранное поле.
Просто весеннее чистое поле.
Птахи выводят птенцов, тишина.
Не подняла свои крылья...
Нет, не осмелилась грянуть война.
…Спрятались каски в стальном частоколе.
Будущей битвы раскинулось поле.
Клеверно-красное летнее поле.
Крикни Ефрейтору: "Стой!" – старшина –
Не началась бы в июне...
Самая лютая в мире война.
…Бьются наушники в злом рок-н-ролле.
Рыщут ракеты на стартовом поле.
Смерть не вклинилась еще меж любовью
И меж рождением, будто стена...
Не начинаясь бы, длилась...
Вечно бы шла – без начала! – война.
Отчего
Отчего человек пробуждается хмур?..
Ведь утрами он будто рождается снова –
Лишь болезни, привычки да горький прищур
Отличают его от младенца грудного.
Утро – жизни начало, и длиться ей – день.
Что вчерашние мы для сегодняшних? Память?
Кто же прошлое выставит, будто мишень?
Кто же боли-ошибки захочет оставить?
Каждый раз, пробуждаясь, другими встаем
И как будто не помним вчерашнего мудро.
Только что-то в нас ноет, наверно, о нем ...
Неохотно рождаемся утро за утром.
Людмиле
Никогда не забуду шесть дней –
Отлетевших, как чудо – шесть дней –
Обещанием счастья – шесть дней –
И нечаянной страсти – шесть дней.
Безыскусным уловкам – шесть дней –
И признаньям неловким – шесть дней –
И отчаянным взглядам – шесть дней.
Может, только и надо – шесть дней,
Чтоб назвать недотрогу своей?
Ах, как это немного – шесть дней!
Это как посмотреть –
Эта женская слабость
Для мужчины и сладость,
И всесилье, и твердь,
И безумие встреч,
И разлуки искусы...
И без долгих дискуссий
Надо слабость беречь.
Не ловил я в той речушке
Ни для солки, ни для сушки
Ни сазанов, ни плотвы,
Не испытывал плоты,
На лодчонке не качался
И с девчонкой не встречался
В неудавшееся лето
В камышиной тишине.
Почему приснилась мне
Долгожданностью ответа,
Не полученного мной
На почтовой четвертушке
С нетечением речушки
На картинке неземной?
Тихий омут потревожен ли волной?
Что в нем водится? Сама ты разгляди –
Без меня нечисто ль, чисто ли со мной?
Что в нем слышится? "Прощай" иль "приходи"?
Не прощаю слепоту и глухоту.
Медленная гладь... Ой, омут не к добру!
Уплыву с теченьем – ждать невмоготу!..
Будь спокойна ты – любя, все-все я вру!
Притяжение двойное
Придает мне силы:
Ахиллесово – земное
И от рук любимой.
Гравитация слабеет
Или ты немного –
И взмываю в апогее
Чувства неземного!
И даюсь порою диву я,
Что за дикий феномéн –
Выдать исповедь правдивую,
И не взять твоей взамен?
И за руку взять холодную,
И согреть, и пожалеть
Одиноко-сумасбродную,
И ничуть не вожделеть?
И тебя любовью чистою, –
Не себя любить в тебе?
Что за праздник бескорыстия?
Срок безгрешности в судьбе?
Тебе, любимая, спасибо,
Что удержала, упросила...
Не исчерпалась наша близость,
Осталась в нас, не разлилась,
И чувство чистое родилось,
И освятилась просто связь!
Из класса школьного
Чего родители ни прочат, –
Свой путь, как веру иль мораль,
Искать самим.
Все дни. Все ночи.
И выбирать – так магистраль!
Из класса школьного – в рабочий,
От книг – на рельсовую сталь,
Где поезда поют-грохочут,
Собой распахивая даль!
Из класса школьного – в рабочий,
Где перед каждым –
Магистраль!
О балтах
Рассказывают... будто у них такие большие уши, что
обволакивают все тело и служат единственной одеждой.
Помпоний Мела, 1 век н. э.
Не посмеялась, а лишь помолчала,
Прежде чем тихо сказала старуха –
Матерью быть здесь, в Литве, означало
Переродиться в огромное ухо.
Чтобы услышать, как в утро разлуки
Лучики солнца скребут, будто мыши,
Как затекают в наручниках руки,
Пуля в стволе угрожающе дышит.
Как раздуваются ссоры в доносы.
Как прорастают колосья надежды.
Как это, как – все вопросы, вопросы.
Раненым слухом прошиты одежды.
Из дома
Стаи галок слетаются к стогу,
Ивы плечи полощут в пруду...
Подышу на стекло, нарисую дорогу
И по этой, другой ли? –
Пойду.
Привычно цеплялся репейником рук
За вспоенный матерью детский недуг,
За ненависть отчима, фото отца,
За собственный страх не дойти до конца.
Потом ухватился за слово добра –
По-доброму рядом пошли со двора...
|
