...личность – это всего лишь путь. А. де Сент-Экзюпери.
* * *
Реченька-речка стальная струится
В доброе утро – здорово, сестрица!
Тянется лес, перед зорькой притихший,
Рад нашей встрече – здорово, братишка!
Ждет, улыбается поезду поле –
Отчее полюшко, здравствуй, родное!
Светел наш путь, словно день этот ясный.
Здравствуй, дорога железная, здравствуй!
* * *
Что мне синь потеплевших небес
И тревога грачиной свободы,
У себя заблудившийся лес
И в себе утонувшие воды?
Что мне синий подснежный цветок –
Счастье-радость, причина для грусти?
Что мне март – моей жизни исток,
Если думать пристало об устье?
* * *
Преклонюсь на славянском пригорке
Поминальной пасхальной порой
На подрост из еловинки горькой,
Не боясь, что пристукнет жарой.
Посижу, чтоб увидеть, как с неба
Вечный звон принимает земля.
А душе дам нектара и хлеба,
И пущу полетать, как шмеля.
Здесь не может она заблудиться.
Не боюсь, что ее не поймут.
Помолюсь, и душа воскрылится,
От сует убегая и смут…
Мимо леса
Апрель поверхностно серел
Нагим безлистьевым хаосом.
И вдруг нежданно, как прострел
Души людской – вопрос вопросов:
Зачем живу? Как этот лес,
В глубины дел не прорастаю...
С вопросом вместе или без –
Бесследным облаком растаю...
* * *
Когда б не железная эта дорога
С мельканием солнца меж гулких колес,
Когда бы не поезд, когда б не отлого
Бегущие в небо то рожь, то овес...
Когда б, говорю я, не эта дорога,
Не поле, не поезд, откуда бы знать,
Как это люблю я и как это много:
Дорога и поезд, и поезд опять!
* * *
Расскажу или нет, как из моря по дюнам
Шла, кружилась она в лабиринтах плетня?
Расскажу или нет, как дыханием юным,
Словно ветер Паланги входила в меня?
Промолчу обо всем: о несолнечном лете,
О внезапности солнца осеннего дня,
Промолчу и о ней, – все бывает на свете!
Промолчу и о том, что разлюбит меня...
* * *
В две тонких жерди огорожа
Хранит – зачем и от кого? –
Десяток сосен бронзокожих.
Несущих кроны высоко…
Гляжу порой на ухищренье,
Которым должно отвлекать
От "ненормальной" точки зренья
Меня – на то, мол, что искать.
Не гарнитур ищу я новый,
А нахожу делянку ту,
Где проникаю в шум сосновый
И принимаю высоту…
Маме
Ты горьких слез лила немало,
А кто из нас когда заметил,
Что молоко с горчинкой стало?
Мы ели сладко, твои дети.
На плечи слабые – неслады
И беды сыпались обильно,
А сколько нам любви несла ты –
Сверхчеловеку непосильно!
Не потому ли, как о счастье,
Молю, чтоб в детях сохранились
Твоя душевная ранимость,
Чужому горю сопричастность?
Уйти от смерти кто бы мог?
По силам людям ли такое?
И взял на небо душу Бог,
В земле останки упокоя.
Высокая форсировка
Ты не только дорога, железное пенье, –
Ты извечная к лучшему тяга-стремленье.
Ты не только вагоны, летящие мимо, –
Ты разлуки-тревоги и встречи любимых.
Ты не только рабочая хватка-сноровка, –
Ты дерзаний моих и труда форсировка!
* * *
Белые, быстрые, разве угонится поезд?
Голуби, вам – в глубину и левей.
Поезду – прямо, упрямому. То есть,
Где машинисту до вас, голубей?
Где же вы? Небо кружится, что омут.
Воздух в кабине чуть-чуть глуховат.
Думушки-голуби стелются к дому,
Белые, быстрые – наперехват.
Весточки-вести, от сына иль дочки?
Что-то не пишут. Но писем-то ждут!
Белые, белые горькие точки,
Думы и поезд, – который маршрут!
* * *
Ледоход мычал табунно
И бодливо угрожал
Парапетикам чугунным
И обглоданным баржам.
Но невидимый погонщик
Зло выстреливал кнутом –
Лед вымекивал все тоньше,
Облюбовывал затон,
Скребся тощими боками
О приречную дресву,
Синемордый, лез на камень,
Умирая за весну.
Моя профессия
Из всех дорог родного края
Любил железные всегда.
Моя профессия такая –
Водить по рельсам поезда.
Сижу, рядами циферблатов
И тумблерами окружен,
Мой поезд хищником зубатым
Глотает каждый перегон.
Навстречу, сдерживая норов,
Несется рельсовый ручей,
И тепловоз у светофоров
Молотит снопики лучей.
И днем и ночью – дрожь машины,
Контроллер чуткий под рукой,
И я с помощником в кабине
Делю дорожный непокой.
И не скажу точней и проще, –
Люблю я свой привычный мир:
И маневровый мелкий почерк,
И поездов ночных пунктир.
Как не любить мне эти рейсы,
Когда в дороге – жизнь моя,
И суть пути – прямые рельсы,
А не зигзаги бытия!
* * *
Был сильным голос и певучим
У лебедей, домой летящих.
Сорвали радость в черной туче –
Остался им зевок шипящий.
А лебединой песни звуки
Дождями пали проливными,
Чтоб оказаться у излуки
Цветами бело-полевыми...
* * *
Спешу прощаньем насладиться!
Уходит скорый без гудка.
И в белом вымахе рука.
Прощай! Косится проводница
В шинели черного сукна.
Не отстает, парит ворона.
Стою в проходе у окна...
И там стою, в конце перрона...
* * *
Ползунки-облака мельтешат голопузо,
По высокому полу ползут без следа,
И чуть видно, безгласно, как анти-Карузо,
Выступает одна пред закатом звезда.
Он от края до края заходится грустью,
Этот пустопросторный надземный венец.
Хорошо, если веришь – обманное чувство! –
Есть у неба черта, у печали – конец...
* * *
Сначала – выбрать главный путь.
Сначала – выучиться делу.
Потом, быть может, что черкнуть.
Потом высказываться смело...
Уметь враструску и вприхлопку
Кормить углем с лопаты топку.
Вгрызаясь в рельсовую нить,
Уравновешенность хранить...
Дорога ночь и день – сначала,
Чтоб лишь потом – слова о том,
Как паровозы ты встречала,
Родная станция – мой дом...
Чтоб лист, перо, стихи – потом,
А труд и Родина – сначала!
Белые вороны
Белые – есть ли на свете вороны?
Бело-вороньи – встречали вы стаи?
Белые – может, вороньи матроны?
Станет ли белой ворона простая?
Можно ли белой вороной казаться?
Может ворона в муке изваляться,
Вымазать перья известкой иль мелом –
Ряженой станет, но только не белой!
Хоть очернить может белую всякий,
Белая в черную не превратится.
Белая будет в любой передряге –
Белой: красивой талантливой птицей!
Июнь
От лугов сходились в синь-высоты
Облака, чтоб в тучу обратиться.
Так свое гнездо свивают птицы,
Так пчела наращивает соты.
Заблудилась в собственных потемках,
От полужских вырубок сосновых
Возвратилась в луг родимый снова
Туча в серебристых окаемках.
Теплая, разгульно грохотала,
Ухая в разломистых коленцах,
На песочных пляжных полотенцах
Полоскала пятна краснотала.
И земля в кротовые кружала
Собирала брагу, травы пили,
Молнии разнузданные били,
И стреноженная сивка ржала.
Прорвалась вдруг радуга к заречью,
Потянуло прелью, мытой хвоей.
Синь-июнь опять над головою!
Льется солнышку веселому навстречу!
Тепловоз
Отрешаясь от жаркого дела,
Тускловато на поезд косит:
"До чего мне возить надоело!"
И заглох. А кому же возить?
Суетятся вдали пассажиры,
Кувыркается рядом багаж.
Он глазеет остуженно-сирый.
Приближаемся – кажется, наш.
Пригляделись. Машина в порядке.
Обстучали ободья колес.
Все путем. И подал рукоятки,
И поласковей стал тепловоз:
"А чего нам делить и ругаться?
Уважительный, вроде, народ..."
Делать нечего, надо впрягаться:
"Запускайте!" И гоним вперед.
* * *
Можно ль такую почувствовать малость?
Мысли моей стрекоза испугалась
Или желаний твоих непреложности,
Или боится своей осторожности?
Тенью, метнувшейся в поисках тела,
Вдруг целлофаново зашелестела,
Стала ронять на цветы поцелуи
Напропалую... Напропалую...
Смотрим. Воздвигли какие-то сложности.
Или боимся своей осторожности?
* * *
Судьбу не сам я выбрал гуловую:
Мою мальчишью кротость укротив,
Простукал в сердце, в жизнь и в книжку трудовую
Он – паровоз, электровоз и тепловоз – локомотив!
А впрочем, в жизнь мою одну ли?
Друзья мои познали то же – наравне...
Тружусь я в гуле и гуляю в гуле
Стального сердца, познанного в гуле,
Единственного преданного мне!
Закат
Стальной поковкой синь блистала.
Вдруг раскалилась докрасна.
Потом остыла, сизой стала,
Как слой окалины, она.
Былая цвета побежалость
Предстала серостью ночной,
А горизонт – какая жалость! –
Невзрачной кромкой отсечной!
Но нет огня в заре, – дебелая
Зверино-вздыбленная стынь.
По холке неба онемелого
Не полыхание, – полынь.
Как серебро мемориальное
Электросваренных оград,
Стоит, мерцально-поминальная,
Все вечера мои подряд.
И по дождям – у нас не тропики,
И по жаре – не до пустынь.
Да ей, похоже, не до логики.
Закат – постылая полынь.
Воспоминание о тепловозе
И были насыпи – просторны,
И были выемки – тесны,
Ворчал на зелень светофоров
И утихал у желтизны.
Из-под ресничек-рисок черных
В меня приборами глядел,
Чтоб ток негаданно не дернул,
Не вышла скорость за предел.
И был шумлив – больное место.
Но нет, худым не помяну!
Любил,
Признаюсь нынче честно,
Почти как первую жену...
* * *
Один я.
Заполночь. Тоскую.
Шагает сон – устал в пути,
Но суету свалил людскую.
Остановился в забытьи,
Окаменел...
Очнись – не сплю я!
Объять не хочет ни в какую.
Попробуй в сон такой войти!
Дождь
Он по железной шел дороге
Со сталью стрелок вперехлест,
Большой, наклонный, брызгоногий,
Означив молниями хвост.
Себя подбадривая громом,
Стучал в кабинное стекло,
Встречал в упор по перегонам,
Где все бурлило и текло.
Но убедившись, что движенье
Остановить собой не смог,
Смахнул все тучи в раздраженьи
И повалился в дальний лог.
* * *
Сдав напарнику смену, диспетчер
На балконе дивится на вечер.
Сквозь арбузно алеющий вырез
Косо месяц на станцию вылез.
Продолжает засовывать астры
Операторша в радиораструб.
Так игриво себя оглядела, –
Дрогнул тополь и сделался белым!
А внизу разбегаются с горки,
Громыхая, отцепы разборки...
Наглядеться не может на вечер
Маневровый охрипший диспетчер.
Лунно-ветреная
Стыла ночь простоквашей на блюде
Под негреющим светом луны.
Вдоль вагона спешащие люди.
"Есть билеты?" "Постели нужны?"
За луной синий лес увязался.
От избытка растительных сил?
Глупый ветер откуда-то взялся.
Озорно зоревать пригласил.
Он помог поднести проводнице –
Последембильно весел – ведро.
Потерялись меж тучами лица.
Голубеет луною бедро.
"Дурачок, – шепчет лунная ветру, –
Я старуха, тебе говорю..."
Ночь дрожит. И летят километры.
И впивается поезд в зарю...
"До свиданья", – по-воински здраво.
"Все путем, хоть росточком ты мал".
Что писала в окне слева вправо?
Справа влево – не все понимал...
* * *
Искусство – только ли момент
Предгрозового озаренья,
Когда природа, словно стенд,
Вам явит лучшее творенье,
Когда, как некий фотокор,
При свете магниевой вспышки
Покажет грозный дальний бор
И след бегущей в страхе мышки?
Искусство – дождь и громобой,
И неуютность мокрой ткани,
И твой разлад с самим собой,
И тьма потерь и отысканий...
* * *
Родились у лайки слепые щенята.
Отталкивал каждый сестру или брата
И шерсткой дрожал, ненавидя незримо.
А мы, убежав от ментов и режима,
Пайковые граммы собачке совали,
Тепла набираясь в холодном подвале.
Заискивать Пальма ничуть не пыталась –
Не жадно, достойно и чисто питалась.
Живого рождение. Не попрошайка.
На равных была с нашей братией лайка.
Птенец
Жара ль полдневная сморила,
Иль мать по горло накормила,
И мочи нет пошевелиться?
Еще дитя, еще не птица!
Лишь завтра выучится пенью
И осторожности, терпенью.
А тут уснул, топорща перья.
Мир начинается с доверья...
Взгляд машиниста
Он вдоль состава бросил взгляд –
В кривых оглядывать положено, –
А взгляд в девчонку влип и рад,
И сердце стукнуло встревожено:
Умчался старый чистый взгляд
Почти на тридцать лет назад...
Где ничего не подытожено.
* * *
Идя вдоль берега, вглядись,
Как убывает буйство скоро,
Как меркнет бег, чем дальше вниз
Течет река навстречу морю.
Идя вдоль времени, пора
Понять, как это ни прискорбно,
Что ты не тот, что был вчера,
И стал из буйного покорным.
Что у тебя, как у реки –
От родника до дельты ленной,
Лишь имя, сути вопреки,
Одно осталось неизменным...
* * *
Едва ли кто-то удивится,
Что я люблю полет, как птица?
И что хочу объять планету –
Обыкновенно для поэта...
Но почему никто не верит,
Что я в стихах не лицемерю,
Когда пишу (пускай не гладко),
Что жизнь отдам за правду-матку,
Когда мечтаю не о чуде,
А о любви к вам, люди, люди?..
Маневровый тепловоз
Он, бодая состав, хорохорится,
И двоится за ним борозда,
И вагоны визжат на подгорице,
Не желая добром в поезда.
С прытью бросился вдруг сумасгонною,
С припаданьем застрелочным злым
За никчемностью пустовагонною,
За собой змейгорыноча дым.
Вновь составы качает на "вытяжку"
С лунно-белым огнем в перегляд –
Ноль вниманья, что мальвы навытяжку
Вдоль пути, пламенея, стоят.
* * *
Когда бы смерть пришла к поэту
С тем, чтобы мир у з н а л о нем...
Косая, прочь! – п р и з н а н ь е это
Ничто в сравненье с лишним днем.
Быть может, этим днем родится
Кому-то нужных восемь строк...
А сколько дум еще роится!
Назначь, косая, новый срок!
Зябь
Зачем спикировал на зябкий чернозем
Почти мгновенно слившийся с ним ворон
И, будто высчитав ходы прибором,
Пошел то вкось, то прямо – шахматным ферзем?
Что здесь искать ему иль, может, охранять?
Давно снят урожай и все, что можно снять.
Лишь дикий дождь не вырван и не скошен.
Растет, колючим ветром перекошен.
Пробудилась, отбросив завесу
Паутинных росистых тенет,
Обнаженно-остылая, к лесу,
Подожженному осенью, льнет.
Разметалась, оттаяла к полдню,
Раздобрела, – а если прямей, –
Размечталась о будущей пользе
Этой паханой лени своей...
* * *
Когда меня уносит поезд,
В прохладном таинстве купе
На храповицкого настроясь,
Хочу печали о тебе.
Не по моей душе прощанья,
Восторги встреч без всяких норм
И бестолковые метанья
На грязных противнях платформ.
Не по душе и телеграммы:
"Таким-то поездом встречай", –
И беззакусочные граммы,
И на ходу коварный чай.
Не по душе и слез потоки,
Букетов розничная кровь,
Стоянок сорванные сроки
И отправленья вновь и вновь.
В поездке каждой то же, то же...
Лишь утешаюсь тем в пути,
Что я могу, на полке лежа,
Уйти во сны... К тебе уйти.
* * *
Сон подстреленным лебедем рухнул,
Ты ныряешь в глубокий халат,
Проплываешь по заспанной кухне
Под слепой часовой циферблат,
Все скорее, скорее, скорее
Разгоняя событий поток...
В своей комнате бороду брею,
Без любви ни питух, ни едок,
Ни жених, если Богу, ни свечка,
Если черту, ни муж-кочерга,
Ни себе не нагревший местечка,
Ни тебе господин, ни слуга...
Так еще одни сутки, как бремя,
Пронесли каждый сам по себе.
Петушок и не тюкнул нам в темя, –
Внемля снам или явной мольбе,
В пик событий бегущее время
Нас притиснет к единой судьбе...
* * *
То ль пониманию есть квота,
То ль всяк радеет о своем?
Смирясь, поверьте: никого-то
И в жизни важного чего-то
И после жизни не поймем…
* * *
Осень. Зеленому буйству конец.
Дождь разошелся вовсю на поминках.
Первый желтеющий лист на тропинке
Пробует прыгать, как летом птенец.
Яблоня плачет сироткой несчастной,
Капли роняя с поникших ветвей.
Не оттого ль, что последний свой красный
Плод на ладони узнала моей?
Сморщено яблоко. Старческим плачем?
Нет – веселится, смеется оно!
Не оттого ль, что огонь не растрачен –
В розовой плоти играет зерно?
Сладостно спорит о саде весеннем –
Шепот о жизни грядущей ловлю.
Не оттого ли мечту воскресенья
Я принимаю, как сад, и люблю?
* * *
С паровозным силуэтом надпись
У скрещенья множества путей:
"Берегитесь поезда (крест-накрест)!" –
Видел и последний грамотей.
Строгостью путейского начальства
Возведен шлагбаумный забор.
А меня манил к себе сызмальства
Поезд, рассекающий простор.
Где двужильной лошадью монгольской
Паровоз копытил впереди
Со значком горячим комсомольским
На шальной от выхлопов груди!
Сколько жизни в полосах отвода!
Сколько в жизни станций и постов!
Лишь в движеньи – вот она, свобода!
Нет, не опасайтесь поездов!
Время
Миг ожидания
Тает под страхами –
Перед преданием
Казни-анафеме.
Век ожидания
Длится тянучкою –
Перед свиданием
Пылкого мучает.
Пишет рука моя
Всем ли понятное?
Время – лукавое,
Вряд ли приятное,
Зыбкое, редкое,
В эры сгущенное
Многими предками,
Им же смещенными.
Может, потомками
Время грядущего
Нитками тонкими
Будет распущено?
Что захотите вы,
Свяжете временем:
Счастье – подлительней,
Горе – мгновеннее...
* * *
От горячей нее в бесприютную морось,
Ой, не хочется!.. Кочеты в клети кричат
Очумело и хором, и парно, и порознь –
Не вскочила бы ведьма – хозяйка курчат.
Соберусь... По деревне дворняги незримо
И надрывно пробрешут неверный мой путь.
Ей, в сомнениях лежа – "ужели любима?" –
До утра полыхать, не успев отдохнуть.
* * *
Поездам-рельсопевцам
Господин и слуга,
Я в кабине, а сердце
Убежало в луга.
Едет преданно тело
В тепловозную дрожь,
А душа улетела
Перепелкою в рожь.
Я трублю среди ночи
Со штурвалом в руке, –
Сердце эхом хохочет,
Прохлаждаясь в реке...
Не хожу больше в рейсы.
Спит моя колея.
Сердце скачет по рельсам!
Ну! Опять без меня...
Липа
Слепящая слитками листьев златых,
Влекома ветвями в звенящие выси,
Липучая липа осенняя, ты
Вливаешь в людей не осенние мысли:
Не скоро, не скоро последний листок
Вослед паутине прощально взовьется,
Не скоро сосуд милых дум разобьется,
И золото – липа всего, не итог...
* * *
День осенний тучеклочный,
День колеблюще непрочный.
Все настроено досрочно –
Небо, люди и дома.
Холодок потянет к ночи –
День-день-день – звенит зима!
* * *
Метро тоннельностью тонально.
Окно вагонное зеркально
Нас, пассажиров, умножает.
И долго думаю стихами,
Что я подавленно стихаю,
Что гаснет взор и ум строжает...
Метро тоннельностью тонально.
И это было бы печально,
Когда бы мы не прилетали
На наши станции, где снова
Дары общения и слова
Мы обретали, обретали...
Овечка
Вот стоит и дрожит.
Ждет, чего б испугаться.
Если нечего – в страхе, что страху конец.
Замерла. Нет, жива. Продолжает вдвигаться
В середину отары таких же овец.
Видно, мало боязни своих умираний.
Слаще вместе с другими низвергнуться в дрожь.
Очень жаль. Но жалею лишь в случае крайнем.
Иль сказать, что люблю?
А зачем эта ложь?
* * *
Как инженер, экономист, администратор,
Я в жизни все спланировать бы мог,
Не распыляться в страсти, силы зря не тратить,
А все вложить в карьеру, как в рывок.
Я мог бы стать... Не все равно вам, кем конкретно?
Вождем, ведущим хитро умный бой...
Величиной ученой в области секретной...
Лишь перестал бы быть самим собой!
* * *
Две правды увидеть – неправда! – нельзя,
А встречена вами одна лишь?
А может, горюем по правде мы зря:
Ее все равно не узнаешь?
Лишь делает глазки бесстыже вранье.
А правда... – не наши глаза у нее...
Мы
Устала яблоня от пустоты –
В нее не верит веток перекрестье.
А ей бы, ей – рывок из немоты
И белый полог – тяжести предвестье!
Лишь соки горькие несет листва
В земную глубь, манящую корнями.
Мы, как игрушки в лапах естества,
Которое играет всеми нами.
Не разбирая в белой пелене,
Где солнце, а где пятна акварели,
Мы любим свой наив, полет во сне
И ложь, которой правда тяжелее.
* * *
Между нами взошла тишина,
Разрастаясь по комнате вязом:
Оглушен я нежданным отказом,
Озадачена просьбой она.
И сгустилось пространство до мглы,
Сбилось время в прозрачные груды,
И, ветвями заполнив углы,
Вяз уперся нам в груди и губы.
Мы еще постояли под ним,
Вспоминая, чем связаны были...
Чем? – тогда, как сегодня, забыли, –
Ощущение вяза храним...
* * *
С малых лет судьба – лебедь черная
Тяжесть-груз дала – безотцовщину –
Мне в дороженьку не просторную,
А горюч-травой позаросшую.
А потом судьба – лебедь черная
Привела на сталь магистральную,
Увлекла дитя черной формою,
Золотые дав мне регалии.
Как в пути, судьба – лебедь черная,
Растеряла ты одностайников.
Не друзья вокруг – травы сорные,
Собутыльники, состаканники.
Что, судьба моя – лебедь черная,
Поседела ты, не стремишься ввысь,
Стала старчески непроворною,
Грустно топчешься у кормушки лишь?
Эй, судьба моя – лебедь черная,
Так и будешь ты плакать в горе все?
Стань, судьба, как я – непокорною!
Обернись орлом – мы поборемся!
Поторопитесь
Вам, сыновья и дочь, в упрек,
А внукам-внучкам в назиданье
Вопрос: ужель не грянул срок
Охоты вашей к созиданью,
Когда... Имею что в виду?
Чтоб не безделье да бесстыжье, –
Чтоб соблазняло любокнижье,
Любовь к полезному труду...
К вершинам духа воспарять
Не легче ль сытым и одетым? –
Пока я в силах повторять...
Поторопитесь же с ответом!
* * *
Снарядом лечу орудийным,
Запущенным в краткую жизнь.
Полеты у всех двухстадийны:
Дорога к вершине и – вниз.
Конечно бы... встретиться с целью,
Фугасно круша все подряд...
А может, лишь пыхнет шрапнелью
Ненужно высокий снаряд?..
Сталь
Шла она из мартеновской печи,
Как невеста, озябшие плечи
Прикрывая прозрачной фатой
Из попутно искрящего газа.
Углеродно-железная фаза
Выходила по лётке крутой.
И встречали ее по-отцовски
Мастера в мешковатых спецовках,
Эту радостно жгучую сталь.
И на лицах веселые блики:
Плавка, свадьба ли –
Праздник великий,
Новой жизни литая спираль!
* * *
Шевелюсь, не любим и не брошен,
В шевелюре не пустошь, так дым.
Никогда, может, не был хорошим,
Но, что точно, так был молодым...
Был да сплыл, потому и не прыток
В отмыкании новой любви.
Будто клин юбилейных открыток,
Улетают лета-журавли...
* * *
За осенне-осинною охрой
Тепловозная сизая охрипь.
От вагонной змеящейся низки
Перестуки аукнули близко.
Отдрожали двухструнные рельсы.
По-хозяйски олень осмотрелся.
Лес покоен от края до края.
Дремлет силушка в нем корневая...
Кровать
Сколько есть на земле монументов,
Сколько будем их впредь открывать.
Вдруг – однажды разрежу я ленту,
Покрывало отброшу... –
Кровать!
Удивительный памятник этот
Может, сразу шокирует нас:
Да живучи каноны эстетов
На подкорковой матрице масс.
По традиции на пьедесталах
Колесницы и танки стоят,
Паутинят решетки кристаллов,
Паровозы вот-вот задымят.
А подумать, так много ли в жизни
Мы у этих машин провели?
Да, стояли на страже Отчизны...
Да, вникали в секреты земли...
Да, просторы на них рассекали...
Но зачем от себя нам скрывать,
Что, какой бы мы путь ни искали,
Выводила нас в люди...
Кровать?
* * *
И день меня обрадует опять
Людьми и солнцем, и поездкой.
И снова стали рельсовой сиять,
И петь зигзаговой подвеске!
И будет в радость будничный маршрут
Мне снова, будто праздник лучший.
Опять ведомый поезд в общий труд
Войдет весомо и могуче!
Люблю в ночи распахнуто стоять,
Вдыхая запахи "железки"...
И день меня обрадует опять
Людьми и солнцем, и поездкой!
Декабрь
Довольно осень изгалялась.
Долой слезливость, голость нив,
Долой лесную листопалость,
Довольно лить, дождить на них!
И все к зиме взывает немо:
Пушистым инеем укрой!
Где нежный полог снега с неба.
Где нисходящий с ним покой?
* * *
Ловлю неловкенько неловкость,
А чтобы выдать сгоряча –
Мол, в доме хлебность, не половкость,
А ты трудился вполплеча?
Чтоб расчихвостить шельму хлестко –
Ведь сам над хлебом тяжко бьюсь,
А я ношу, как вяжихвостка,
Сплетенье сплетен да смеюсь.
* * *
Нá землю, будто для пробы.
Ленно снежинки слетели,
Генное завтра сугробов.
Тленная сладость метелей.
Белая тонкая кожа
С чутким наследием скрипа.
Снегом хочу, чтобы тоже –
Пó сердцу ходите! – крикнуть.
* * *
Как жаль того, кто не открыл,
Как он никчемен и бескрыл...
А многие затем живут,
Чтоб откреститься пред кончиной
От жизни лживой, где был труд
Не целью высшей, а причиной
Неописуемой кручины...
Авторы
Не засыпает в нас ребенок,
Присочинить мастак, – не лгать.
Лишь дети могут петь спросонок
И строки чистые слагать.
Сам Бог был творческим ребенком:
Мир за неделю размахнуть
И не свихнуться в деле тонком –
На совесть души в нас вдохнуть!
Пророк из детства – каждый автор,
А бездарь – детства дезертир.
Лишь дети могут видеть Завтра
И понимать волшебный мир!
Не засыпает в нас ребенок...
* * *
На реках, изрезавших землю,
Гремят поездами мосты.
Судьбу, как дорогу, приемлю,
Несущую от суеты.
Куда-то куркульные тети
Везут недовыпивших дядь,
Покорно притихших в расчете,
Что скоро нальют им опять,
Которым до риз надоело
Движение, как баловство...
А мне оно – главное дело,
Дороги моей существо!
* * *
А мужчина не мокрый котенок,
Прозревающий в день или час,
Прозревает всю жизнь – от пеленок
До простынной бельмастости глаз...
- Знаю, милый, все кончится скоро,
Отвернешься, останусь одна...
- Ах, оставь ты свои разговоры,
Лучше выпей, родная, до дна...
Быть не может, чтоб нам разлучиться!
Быть не может! – сжимаю кулак...
Увидала ты все, что случится.
Ведь случилось-то именно так!
* * *
Вы ныряли из подъезда,
Одеваясь на бегу,
Чтоб – в сияющую бездну,
В эти звезды на снегу?
Чтобы – дело молодое! –
Этой бывшею водою
(Хлябь, воздушность или твердь?),
Будто звездами хрустеть?
Отхрустел? Но что-то создал,
Что наметил молодым?..
А ходил, как все, по звездам.
Снег был млечноголубым...
* * *
Играет, играет во всю детвора:
Любовь ей и разум – игра, все игра!
Влюбляясь, влюбляются юноши вновь:
Игра им и разум – любовь, все любовь!
И лишь неподвластны седые соблазнам:
Игра и любовь им – все разум, все разум.
* * *
Как летящий во тьму гладиолус,
Расцветает прожекторный конус,
И в кабине знакомые лица
За мелькающей пленкой воды,
И дорога бесследно струится –
Ну, какие на рельсах следы?
Лишним поездом противоречий
Громоздятся раздумья на плечи.
И два рельса в упор. Но, быть может,
С каждой ночью прицельнее взгляд
И в себя отдается построже,
Чтоб ни ехать, ни жить наугад...
Непутевая зима
С утра – огнистые ледышки
И в десять градусов мороз.
Под вечер – мокрая отлыжка
И плач оттаявших берез.
А ночью снова мчится стужа,
Ложась в озлобленный намет,
Чтоб на вчерашних грубых лужах
К утру настроить тонкий лед.
* * *
Трудись, и однажды, пронзив чернозем,
Почувствуешь землю живую живьем:
Червей, словно вены дрожащие, в дерне
И в черной работе окрепшие корни,
И затхлый и сладкий до горечи дух, –
И кратко подумаешь, чуть ли не вслух,
Что в этом и суть, как артерии жизни, –
Крепить для людей черноземы Отчизны...
* * *
Во сне увидеть страшно ад,
Где изречение у врат:
"И так сойдет".
Где равнодушие – лекарство,
Где презирается бунтарство,
Где каждый врет:
"И так сойдет!"
А жизнь страшнее всяких снов,
Когда хоть в ад беги от слов:
"Сойдет и так".
Когда судьбой играет бездарь,
Рукой махая, будто слесарь
На свой же брак:
"Сойдет и так..."
* * *
Желать ли большего от рая,
Чем сходства с ласточкиным домом,
Висящим грязным серым комом
Под крышей старого сарая?
Внутри тепло, бело от пуха –
Обитель праведного духа?
Снаружи – жалкое под жердью,
Что называем робко смертью...
* * *
Равноденствие. Равноночие.
Удаляются, стуча,
Острой тайны средоточие,
Две луны, два каблучка.
Дегустация виноградного.
Ты, светясь, ушла во мрак.
Страхолюдие парадного.
И щека моя, что мак...
Поезд
Пунктиром окон погасил
Состав закатные лучи.
От тепловозных конских сил
Осталось несколько в ночи.
В зеленой узкой полосе
Сверчат кобылками они,
Гуляют эхом по росе,
Дробясь на беглые огни.
Вновь умеряет дрожь земля,
Вновь принимает звездопад.
Те, что отстали от себя –
Чу! – возвращаются назад.
* * *
Как белка рыжая, ты выбрала мой ствол,
Чтоб стать во мне самой себе дороже,
Чтоб стать продлением и почек-альвеол,
И сучьев-косточек, и шкуры-кожи...
Ах, белка мудрая, себя лишилась ты,
И я – не я, терплю твои проделки.
Обмен произошел, сбылись двоих мечты...
Все не найдут свой ствол две глупых белки.
* * *
Очнусь от дум.
А рельсы далеко
Теплом струятся так, что незаметно,
Что день и ночь служили беспросветно,
Не многотрудно будто, а легко
Разбросанные временем и ветром
На них сходились тонно-километры.
Очнусь от дум.
От рельсов далеко.
* * *
День-слеза и день-смешок –
Дни ссыпаются в мешок.
А наполнится, – завяжут,
Бросят на землю и скажут:
День-слеза и день-смешок –
Все равно в один мешок...
Все равно, чем наполняться?
Плакаться или смеяться?
Мой первый паровоз
За дальней стрелкой заржавелой
И позабывшей гром колес,
Под ощитовкою дебелой
Стоит мой первый паровоз.
Он в окружении таких же
Застыл усталых горбачей.
Мне подойти бы к ним поближе,
Чтоб рассмотреть, который чей.
Где мой "ФД" широкотрубный?
А где друзей моих "СО"?
Да время – время выбрать трудно! –
Влечет, как белку колесо.
И стал во сне меня тревожить
Мой первый в жизни паровоз:
"За что отставили, за что же?
Ведь, как велели, вез я, вез!"
Как будто, я, спокойный внешне,
Иду вдоль ребер котловых,
Потом осматриваю клешни
Звенящих дышел поршневых...
И так все ночи – снится, снится
Мой самый первый паровоз
И, будто конь живой, лоснится,
И в путь готовится всерьез.
Чуть потерпи, мой конь железный!
Вот завершу свои дела –
И в рейсе, первом бесполезном,
Закусим оба удила!
На тихой станции безвестной
Среди немереных полей
Найдем в кругу красавиц местных
Подругу юности моей.
Пока ты, фыркая в цилиндры,
Отдохновенно подымишь,
Мы оторвем фокстрот и линду,
Вздымая уличную тишь.
Потом, пока ты чистишь топку,
Мой верный первый паровоз,
Я ей скажу, целуя робко:
"Тебе любовь свою привез..."
Как жаль, – доставить мы не можем
В реальный мир всю радость грез...
А ведь тебе приснилось то же,
Мой милый первый паровоз!
* * *
Мы ведем поезда по оглядливой стали,
Нас не ждите все ночи с недужной тоской.
Мы с "Овечек" и "Щук" легендарными стали,
Не заносимся, нет, – просто труд был такой.
И не верьте, что кто-то из наших в могиле,
Не печальтесь, поэты, поэтому зря.
Мы еще всю планету не исколесили,
А, не сделав работы, вернуться нельзя.
Мы ведем поезда по осталенным длинам,
Нас не ждите, не плачьте с белужьей тоской.
А быть может, мы клином летим журавлиным,
Не возносимся, нет, – просто образ такой...
О главном
Сначала думал все, что рано,
Что нужно многое познать,
Еще готовиться бы надо,
Еще не время начинать.
Из года в год носил мечту я:
Начну дерзать... с таких-то лет.
Потом бояться стал: смогу ли?
Что поздно, времени, мол, нет...
Немало знаю. Ряд профессий
Держу сегодня я в руках.
Но не покой и равновесье –
Приходит в душу чаще страх.
Еще иду по жизни смело,
Но страшно думать по ночам:
Был занят главным ли я делом?
На то ли силы расточал?
На то – приходит утешенье.
На то! Добра я всем хотел.
Любое доброе свершенье,
Пожалуй, главное из дел!
Дорога
Как дорога петляет! Подъемы вблизи незаметны,
И уклоны малы, только шпалы – быстрей и быстрей!
И над рельсами мчатся, свиваясь в прыжках несусветных,
Перегонные тени, лучи поездных фонарей...
Да и мы – все спешим,
То ее возлюбя, то ругая,
Сатанея от света,
Карабкаясь кротко из тьмы,
А оглянемся – стоп! –
Чья дорога? – не наша, другая!
Но кого убедишь,
Что по ней отмелькали не мы?
Откочегарившее
И что хорошего в нем было,
В том паровозном далеке:
Бесцветно-режущая сила
Струи, скользнувшей по руке?
Шипенье с визгом поросячьим
Под перевалистый разгон?
Серозно-серый моросящий
Налет на каждый перегон?
Перед подъемкой громыханье
На стыках старческих костей?
Шуровки жгучее дыханье?
Иль копоть факельных огней?
Не с глупой радости ли это
Вдруг оживляю вновь и вновь,
Откочегарившее лето
И первовзрослую любовь?
* * *
Нашли звезду, нашли элементарную частицу,
Нашли себя и личностью не мыслим поступиться.
Нашли и творчески мы собственное кредо.
А многие из нас нашли могилу деда?
Слушай
Слушай стуки стоустые – слушай!
Поезда утихают вдали,
Где железо все глаже, все глуше –
Непокойным стремлением душу
Под стыкованный звон одели!
Чтобы рельсово-лунным отливом
Бесприютность-тоску излучить.
Чтобы – слушай! – не ныть сиротливо,
По инерции – локомотивом –
Ускорять бытие, – не влачить!
* * *
Поезд, опоры, несущие тросы,
Тонкие лучики стали двойной.
Если дорога железная спросит:
"Был хоть немного ты счастлив со мной?" –
Все позабуду, но вспомню вот эти
Рельсы и провод, и встречный простор,
И не смогу от волненья ответить,
Был ли я счастлив?.. О чем разговор?!
Руки
Руки пэтэушников
Не совсем послушные,
Молотками сбитые,
В спешке не отмытые...
Надобно пристрастие
К делу, долгу мастера, –
Сделать их красивыми,
Чтобы все – под силу им,
Закалить до твердости
И рабочей гордости!
* * *
Не только созерцать пути-дорожки,
Турусы на колесах сочинять,
А поездною молнией-застежкой
До горизонта сталь соединять!
Не только у забора о коварстве
Стихи растить, "не ведая стыда", –
Свою державу строить в государстве,
Внутри которой двигать поезда!
Друзья, вы поняли б меня немного,
Когда б сквозь труд могли двойной пройти,
Пройти, как я: железную дорогу,
Поэзию... – счастливые пути!
|
