В далеком царстве, на чужой земле,
В краю великих и обычных судеб,
Народ не ведал власти королей
И государством управляли судьи!
Читатель спросит: «В чем же разносол?
Судья, король, начальник, губернатор…
Не все равно ли, чей в котле мосол?»
Я Вам отвечу. Торопить не надо.
Монаршей власти свойственна черта
Нести крестом идеи самодурства,
Тогда как люди в мантиях не так
Залить в века стараются гламур свой…
Судья по жизни – тот, кто век, без «но»
Поклонник юридического чтива,
Такой у власти – разговор иной,
Его мотивом будет справедливость.
А справедливость в общем-то, одна.
Не смей, чужак, оспорить эту новость!
Меняется поступкам лишь цена,
Все остальное нам диктует совесть.
И вот в том царстве, о котором речь,
Цена за зло была дороже водки:
Убил кого-то – сразу прыгай в печь,
Украл – на двадцать лет ступай в колодки…
Правитель местный, хоть и был любим,
За доброту и честные стремленья,
Был непреклонен и неумолим,
Когда дела касались преступлений…
И вот картина: за столом судья,
Народ на стульях в затемненном зале.
Присяжных нет, но… человек, скамья…
Все, как обычно. Ни к чему детали.
Вот наконец угомонился зал,
Смотря на подсудимого-ребенка.
И раскатилось басом: «Ты украл
Сегодня у соседей поросенка!»
«Не крал я поросенка, Ваша честь» -
Раздался тихий голос в малом росте.
«Врать ни к чему! У нас улики есть:
Шматок сальца и поросячий хвостик.
Проступок скверный и хотя ты юн,
Простить тебя – с законом не считаться,
Поэтому, ступай в темницу, лгун
И думай о душе, годочков двадцать…»
Скрутила стража хрупкого мальца
И увела под одобренье люда.
Но у таких историй нет конца!
Минуло лет пятнадцать с той минуты…
О мальчике отложим разговор,
Отметим лишь, что мальчик стал мужчиной…
Однажды в полдень, на судейский двор
Пришел какой-то старичок. С повинной…
Вглядевшись в маску бледного лица
И зашвырнув в окно свечу окурка,
Узрел правитель, что в руке старца
Зажат кусочек поросячьей шкурки…
«Мой грех велик! И боли не унять,
Поскольку совесть – истинный мучитель.
Пятнадцать лет в темнице, за меня
Сидит мальчишка» - молвил посетитель.
«Виновен я, а мальчик ни при чем.
Вот Вам улика – поросячье ухо» -
Закончив речь, за сердце старичок
Едва схватившись, обомлел и рухнул.
Вращались стрелки на больших часах,
Глотая время жадным крокодилом,
Ну а судья затылок почесал
И ляпнул: «Правосудие свершилось!»
На этом бы закончился рассказ.
Закрыто дело. Реабилитация.
Такой подход возможен, но… у нас,
В Америке, а может быть – во Франции…
Свести вину правительства на нет
Обычный случай, это знают люди.
Но вы не забывайте, что сюжет
Развернут в том краю, где правят судьи!
Пускай меня читатели простят
За отбыванье срока в сей поэме…
Но, вот финал: пятнадцать лет спустя…
Хотя, возможно, ни при чем тут время…
Все тот же зал, все тот же крепкий стол;
За ним сидит, немного постаревший
Вершитель судеб, тот правитель, кто
Расставит точки в деле нашумевшем.
Галдит толпа. Задался же денек,
Такого дела не было доселе…
Стоит унылый смуглый паренек
И исподлобья смотрит в зал, несмело…
«Ты был в неволе по чужой вине» -
Все тот же бас направил суть на входе –
«Но волей справедливости извне,
Отныне ты оправдан и свободен!
Но дабы справедливостью сполна
Упилась жажда долгого мытарства,
За твой несправедливый срок вина
Оправдана должна быть государством.
Поскольку отбыл наказанья часть,
Но сердцем до сих пор при этом чистый,
Теперь ты можешь что-нибудь украсть…
Похулиганить… только не убийство!
Считай, что был авансом заключен
За то, в чем будешь в будущем повинен.
Теперь ты можешь преступить закон
И дальше жить достойным гражданином».
Судья закончил искреннюю речь
И загудел народ в аплодисментах.
А у парнишки груз свалился с плеч.
Похулиганить – он мечтал об этом?
Он произнес: «На свете много дел,
Но мне пора исполнить волю духа…»
Парнишка просто подошел к судье
И откусил мерзавцу оба уха…
|
