Коридор. За стеною гуденье лифта.
Позади – чернота, впереди – дугой
На балкон навалилась глухая пихта,
И прохладное море волной тугой
Загребает ракушки, песок и тину,
И следы размечтавшейся чайки. Мне
Хорошо, я дышу и в пучину кину
Горсть монеток на счастье – оно на дне,
Может быть… А вернётся рыбак с трескою,
Удивит экземпляром. Хочу, чтоб жир
Запекался на пальцах. Чего я стою –
Сам не знаю. В буфете найду инжир.
Отобедаю. Дёрну стаканчик виски.
Не пройтись ли по берегу? Да. Но с кем?
С журналистом – досадно, с врачом – мениски
У меня отболели. Не жду проблем.
Захолустный курортишко. Впрочем, мило:
Сроду нет телевизора и газет.
Спать желаю. В кармане гармошка ила,
А в другом – от медузы остался след.
Иногда тишина оголяет вещи,
И тогда я ребёнком смотрю сквозь них
(Безоглядно), и рыбка во мне трепещет
Золотая и шепчет: нас нет, двоих.
Забываюсь… А море поёт всё шире,
И, шатаясь, штангистка несёт свой блин
Тяжеленный в спортзал. Подарить ей гири?
Подарю – и поеду домой один…
По стене повилика ползёт на крышу.
И пузырится небо. Шиповник гол.
Я стою на балконе и ясно слышу
Телефон, призывающий выйти в холл.
Начинается! Город ни днем, ни ночью
Беглецов не устанет ловить впросак.
Но и сам я припрятал улыбку волчью
Для его воплощённых в него собак.
Лёгкий бриз на лице оставляет плёнку,
Та же чайка на ней и косой прибой
Отразились; и тащит рыбак лодчонку
За верёвку на берег, чадя ухой
И чесночной присыпкой. Ему, наверно,
До сих пор непонятно, куда Союз
Нерушимый отчалил. Южней – таверна,
Где судачат о рыбе, заварит блюз.
Не пойду. Отосплюсь. Вот и вся забота.
Кто упал со скалы и остался жив,
Понимает, что отдых придумал Кто-то,
Мирозданье к подобным ногам сложив.
Было б здорово завтра дойти до мыса:
Там палаточный лагерь, гитарный люд.
Над солёной водою легла кулиса,
Громыхает. И волны под ней снуют…
***
|
