Меня не было в списках живых

1942 год. Дороги войны забросили мою маму, жену командира Красной Армии, с тремя детьми в Заволжье, где в суровую зиму умерла моя сестренка от кори. Тогда мать переехала к своей сестре на хутор Сушкино, Баландинского района.
Известие о гибели мужа, смерть младшей дочери — мать в тяжёлом горе. Наступает новая зима, и я заболеваю крупозным воспалением лёгких. Ни врачей, ни лекарств. Мать, почерневшая от горя, уже не осознавала, что её вторая дочь на грани гибели. Помню, я лежала на полатях возле русской печи с очень высокой температурой. В дом постучали. Тётя Шура пошла открывать. Вошёл очень молоденький паренёк, вероятно, студент медицинского института. Он делал перепись детей, проживающий на тот момент на хуторе. Тётя Шура подвела его ко мне. Врач выслушал всё, что ему рассказала тётя, постучал пальцами по моей груди и спине, проверил пульс, посмотрел на синеющие ногти и безнадёжно развёл руками.
— У вашего ребёнка крупозное воспаление лёгких обеих сторон. Жить ей осталось не более шести часов, — был его неутешительный приговор. — Будьте готовы к этому.
Потом он переписал детей, а их, кроме меня было ещё 12, и ушёл. Тётя Шура кинулась к моей маме, стала её тормошить.
— Вера умирает! Матрёна! Да очнись же, твоя дочь умирает!
Мама впервые обвела всех осмысленным взглядом, освобождаясь от горьких мыслей.
— Стаканы! — крикнула она охрипшим голосом. — Все, что есть на хуторе. Немедленно!
Собрали два десятка стограммовых гранёных стаканов. Мама тем временем нарезала кружочками картофель, внутри делая ямочки. В ямочки налили масла из лампадки и положили по скрученному в жгутик кусочку ваты. Каждый фитиль зажигался лучиной, над ним держали стакан, затем опускали на тело. Скажу я вам, стакан так присасывался, что дай Боже. Испытала на себе. Таким образом, поставили банки сначала на спине, потом на груди. Я перестала задыхаться, ногти постепенно теряли синеву.
Но через шесть часов состояние моё вновь резко ухудшилось. Тогда мама приняла следующее решение:
— Шура, в доме есть горчица? Через такой короткий промежуток времени я боюсь вновь ставить банки.
— Есть, Мотя, есть! Надо будет, ещё достану.
Мама намазала на полотенце толстый слой свежезаваренной горчицы и закутала меня в него. И так чередовала каждые шесть часов — банки — горчица, банки — горчица. Упорная борьба продолжалась более десяти дней. Потом болезнь постепенно стала отступать.
Ранней весной на хутор снова приехал уже знакомый молодой врач. Он вновь обходил все дома и делал детям какие-то прививки. Когда по его списку все дети были привиты, он удивлённо посмотрел на меня и спросил:
— А это чей ребёнок?
— А это та девочка, которой оставалось по вашим прогнозам жить не более шести часов, — ответила тётя Шура.
— Не может быть! Этого не может быть! Ведь она уже умирала. Чем вы её лечили?
Перед ним поставили коробку с гранёными стаканчиками и мешочек с остатками горчицы. Он никак не хотел верить и всё повторял:
— Не мог детский организм вынести такой нагрузки! Какое же надо иметь здоровое сердце, чтобы пройти через все эти испытания и выдержать непосильные нагрузки?
После, охов, вздохов и покачивания головой, молодой врач сел за стол и спросил имя и фамилию девочки, приговорённой им к смерти.
Вот так, дорогие мои читатели! Ваша почтеннейшая слуга какое-то время не числилась в списках живых.
Может быть, именно поэтому я считаю себя самым счастливым человеком на свете. И никакие невзгоды жизни не поколебали во мне этого убеждения. Я счастлива, что живу! Я счастлива, что дышу! Я воспитала двух прекрасных сыновей, и муж у меня — дай Бог каждой женщине такого. Я счастлива, что дожила до пенсии. И будучи пенсионеркой издала более десяти книг.
Я самая, самая счастливая на всём белом свете!